Де Меро, услышав за дверью далекие шаги караула, отвернулся от окошка. Вот и ужин. Дни измеряются временем от завтрака до вечерней трапезы. Поздняя месса означает наступление ночи. Но сначала - ужин. Это святое. Сначала стражник, разносящий еду, идет к Бертрану. Судя по скрипу дверей и звону посуды, тот находился чуть ли не в противоположном конце подвала. Затем пищу приносят сюда. Кусок лепешки, жидкий бараний суп и треснувшая глиняная плошка с мутной водой. Меро, привыкший к постам, безропотно съедал всё подчистую. Вот и сейчас, зная, что силы ещё пригодятся, он не оставил даже крошек хлеба на полу.
«Мыши перебьются», - эта мысль позабавила его. Он представил себе разочарованные мордочки и удивлённые глазки маленьких созданий и мысленно попросил у них прощения за свою жадность. Поднявшись с вороха соломы, барон размял затекшие ноги и повернулся к стене, где белели нацарапанные нательным крестом замысловатые схемы. Ещё одна загадка не давала ему покоя. Начертив по памяти расположение входов, келий и колонн мечети Аль-Акса, линию бегства госпитальера, Гюи пытался понять, куда тот мог деть украденную вещь. Поскольку в одежде убитых ничего не нашли, а Меро был к тому же уверен, что вряд ли у злоумышленников был третий сообщник - барон сделал вывод: копьё, о котором упоминал магистр, спрятано где-то внутри казарм тамплиеров. Но где? Все укромные уголки давно проверены стражей. Наверняка обыск был тщательным и долгим. Если это - ценное для де Пейна оружие, некая фамильная святыня, то наверняка искали так, как искали золото иудеев и мусульман после резни в Иерусалме 16 июля 1099 года. А потом, копьё – не иголка. Хотя почему такая уверенность, что это копьё или другое оружие? Зачем строить догадки, полагаясь на слова де Пейна? Слишком много тумана в его речах. Верить ли им? Тогда что могло быть ценно для убитого сельджука? Он что-то говорил о реликвии рода Зайда. Это мог быть меч, украшенный драгоценными камнями и золотом. Это, возможно, был посох какого-то почитаемого мусульманами нищего или самого пророка. Или серебряная фигурка языческого идола, инкрустированная слоновой костью, или амулет. Впрочем, амулет слишком мал, и после похищения он оказался бы на шее араба. А потом, вряд ли магистр польстился бы на языческого божка или посох. В первом случае статуэтка давно была бы переплавлена де Пейном в слиток. Братству всегда не хватает денег. А во втором, зная о любви магистра к оружию, можно предположить, что он бы не упустил случая нацепить меч, а не прибрать к рукам какой-то старый посох. Покрасоваться перед близким кругом рыцарей и магистру приятно. А так, с посохом, пошли бы слухи, домыслы, появились бы ненужные вопросы. Нет, это не малахитовый кубок царя Соломона и не черепаховый гребень царицы Савской. О таких трофеях можно только мечтать.