А магистр тем временем продолжал:
- Ты жив только потому, что сейчас начнёшь рассказывать мне, о чём ещё успел поведать тебе госпитальер, что ещё ты знаешь о копье, о проклятом арабе по имени Амир, - голос магистра сорвался, и уже шёпотом он предложил:
- Давай, рассказывай.
- А с чего вы взяли, что сарацина звали Амир? - спросил озадаченный де Меро.
- А как же ещё?
Растерянность де Пейна не укрылась от его пленника.
Новая догадка потрясла расстроенный разум барона:
- Значит, правду говорил тот парень - несчастный агарянин, напоровшийся на свой собственный нож?
- Какую правду?
- Что это вы не сдержали слово рыцаря, вы обманули род Зайда, что для вас честь тамплиера – пустой звук, подобный эху во внутренностях медного кувшина, только вы могли вырезать обитателей целого оазиса в поисках других сомнительных реликвий и для сохранения тайны копья Лонгина!
- Замолчи, жалкий червяк!
Удар тяжёлого сапога пришёлся Гюи в солнечное сплетение. На мгновение у него перехватило дыхание. Боль в затылке, которая вроде бы начала проходить, вернулась и разорвалась пламенем «греческого огня» в области выбитого ока.
Де Меро понял, что его слова попали в точку. Он, повидавший много глаз, горевших светом от упоения сражением, яростью ожесточённых схваток и поединков, страхом смерти и жаждой жизни, жадностью при виде золота и женщин… Он, смотревший в зрачки, где отражались пожары взятых штурмом городов… Ему ещё никогда не приходилось сталкиваться с таким взрывом ненависти, какой вспыхнул огнём безумия во взгляде магистра.
Меро откатился в сторону, пытаясь смягчить сыплющиеся на него тяжёлые удары и тычки. Перекрывая хриплое дыхание де Пейна, он закричал:
- Я вам не червь! Это вы – невольник своей гордыни и жажды власти! Это вы – вьючный вол, на шею которого дьяволом надето ярмо неутолённого честолюбия! Оглянитесь!
Де Пейн, остановленный криком барона и собственной усталостью, невольно обернулся.
- На вашей спине – не белый плащ с красным крестом, - Гюи нервно засмеялся, торопясь высказаться и захлёбываясь собственной кровью.
- Что же там? – трясущиеся от ярости руки магистра схватили полы белого плаща и подтянули его к близоруким глазам.
- Там груз ваших грехов. Там, на ваших плечах, повис мешок, стянутый ремнями чрезмерных надежд и несбыточных желаний, наполненный воплями убитых вами невинных душ, слезами матерей, сыновья которых никогда не принесут в дом деньги, хлеб и вино, не подадут больному и одинокому отцу чашу с водой…
- Замолчи… - голос магистра был тихим и хриплым. Припадок безумного бешенства уже покинул его, но глаза ещё были полны гнева.