Он произнес все это так заученно, просто лаская ее словами.
— Но есть хотя бы надежда?
— Конечно! Ты, наверное, немножко побегала. Вот и все. Кому можно, а кому нет. Так уж мать природа захотела. Ты только постарайся расслабиться.
— Я постараюсь, — прошептала она. — Правда, постараюсь.
Когда он ушел, она притихла. Я чувствовала — даже через занавеску, как она старается расслабиться. Сестры сновали туда-сюда, неуклюже изображая участие. Я очень хотела сказать ей что-нибудь ободряющее. Мне были так понятны ее опасения. Когда пришел мой муж, я попросила его разговаривать шепотом, и через четверть часа он ушел. Наконец появились сестры и укатили крепко спящую миссис Перкинс.
Я не слышала, как они привезли ее обратно. Проснулась я, как обычно, в полшестого утра; в это время разносили крепкий чай, и голодные дети уже надрывались на разные голоса. За занавеской было тихо. Сестры, проявив небывалое милосердие, не разбудили миссис Перкинс. Незаметно подползал день — одна чахлая минута за другой. Пришла индианка с чудесными серьгами в ушах и натерла пол, какая-то старуха разнесла газеты, потом появилась старшая сестра и сказала, что видела изумительный фильм с Деборой Керр, только вот названия не помнит. Я ужасно хотела спросить про миссис Перкинс, но знала, что мне все равно не ответят.
Часов в одиннадцать она наконец зашевелилась. Сестры тут же принялись над ней подтрунивать.
— Ну, ты и спишь, девочка. Уже и муж твой звонил, сказал, что придет сегодня… Не успеешь оглянуться, тебя и выпишут.
В ответ послышались какие-то непонятные звуки, которые могли быть выражением несогласия или благодарности — слава Богу, не такие грустные как вчера. Когда сестры наконец оставили ее в покое, я обнаружила, что через занавеску просвечивают неясные очертания плоской кровати, где неподвижно лежала миссис Перкинс, и услышала ее дыхание. Холодное солнце, казавшееся теплым через закрытые окна, поднималось все выше. В воздухе стоял резкий запах мастики, мы дремали, каждая в своей кровати, чужие друг другу, но обе спокойные — по крайней мере, в ту минуту.
К полудню приехал мистер Маколи. На нем было изумительное темно-серое пальто и шелковый шарф. Проходя мимо моей кровати, он вежливо кивнул, и покой был нарушен. Конечно, он поступил совершенно правильно, распорядившись, чтобы дочь мне привозили только в часы кормления, но тогда мог бы остановиться, поговорить о погоде или хотя бы спросить о моем здоровье. Мой врач, объявив, что он мне больше не нужен и единственное, что он может для меня сделать — это прислать счет, уехал на Майорку. Я поступила в распоряжение больничного врача, но он был слишком занят, чтобы ходить по случайным больным, и я осталась одна.