Стрелка спидометра перешла между тем за восемьдесят пять и сейчас колебалась уже возле отметки девяносто. Шум мотора походил теперь на дребезжащий жалобный писк.
— Вам знакомо это чувство? — громко спросила Роза.
— Да, знакомо, — ответил Макс, подумав о Бернис и испытывая своего рода злорадство при мысли о том, как бы та отнеслась к его «очередной эспакаде». — Роза, — попросил он, — думаю, пора уже сбавить скорость.
— А как же наш эксперимент по делу Квента Йоргенсена?
— Думаю, если мы разобьемся, то это в конечном счете поможет ему выиграть иск. Однако я не рекомендовал бы поступать подобным образом.
— Но разве вам не хотелось бы попытаться выяснить…
Тело Розы неожиданно напряглось. Руки что есть силы вцепились в сверкающий красный руль, она подалась вперед. Макс с ужасом заметил, как побелели костяшки ее пальцев.
— Что случилось? — выдохнул он, чувствуя, что кожа, сжавшись, обтянула скулы и подбородок.
— Пресвятая Дева Мария! — хрипло бросила Роза. — Его заело. Я ничего не…
Она пыталась повернуть руль, но он, казалось, потерял всякую способность двигаться — люфт был не больше дюйма как в одну, так и в другую сторону.
И тут Макс увидел. Впереди по ходу движения — поворот. А за ним затор медленно тащившихся машин. Роза сбросила ногу с педали газа и выжала тормоз, переведя двигатель на минимальные обороты. Тело молодой женщины превратилось в одну стальную пружину. Лицо покрылось мертвенной бледностью.
Господи Иисусе! Она в панике! Продолжает жать на тормозную педаль!
В ту же секунду раздался душераздирающий скрежет; завибрировавшую машину наполнил запах жженой резины. «Циклон» качнуло, и, завертевшись волчком, он проскочил два ряда и очутился у обочины. Перед глазами Макса мелькнуло дорожное ограждение и сразу за ним крутой склон. Страх, как мешок с песком, сдавил ему грудь.
— Господи Иису… — сорвавшийся с губ Макса непроизвольный возглас повис в воздухе на мгновение, показавшееся вечностью.
Мгновение, в котором не осталось ничего, кроме низкой белой ограды, — ни прошлого, ни будущего. Ограда, каменистый склон и визг упирающихся шин.
Мелькнувшее перед ним лицо Розы принадлежало, казалось, совсем другой женщине: рот, перекошенный животным криком, расширившиеся от ужаса бездонно-черные глаза.
Толчок бросил Макса на приборный щиток. Он стукнулся лбом о хромированный обод ветрового стекла. Где-то в глубине мозга сверкнула белая вспышка — ему почудилось, что он летит в пропасть.
И уже во время этого «полета» (или это только так показалось?), несмотря на свистящий шум в ушах, он услышал, как Роза выкрикивает имя: «Брайан!»