А Нонни все шипела и шипела, словно дьявольский змей:
— Конечно, ты будешь просить у Него милости. Но уже слишком поздно. Он накажет тебя. Так, как Он наказал Энджи. Он сжег ее за блуд. И мы увидим, как правые восстанут из праха, а грешники будут окружены презрением. И что тебе проку будет от твоих драгоценных писем, ты, шлюха поганая?
Что-то оборвалось в груди у Розы, словно подгнивший пешеходный мостик рухнул под ее ногой и она свалилась в черную пропасть, в которой светило лишь раскаленное солнце ее ярости.
Закричав, Роза бросилась вперед с занесенной над головой правой рукой и выставленным вперед локтем. В ушах стоял комариный звон, а во рту — привкус крови. Ей хотелось сейчас только одного: сшибить эту птичью головку с костлявых плеч.
— Сука! Лживая злобная сука!
Но какое-то другое, более глубокое, чем ненависть, чувство удержало Розу от последнего шага. Против этого восстало все, что было в ее душе разумного и порядочного.
Вместо того, чтобы ударить Нонни, Роза сорвала со стены распятие — при этом вылетел и почерневший гвоздь, на котором оно держалось, вместе с кусочками посыпавшейся штукатурки. Она швырнула его через всю комнату, и оно упало на туалетный столик, стоявший наподобие часового у стены и уставленный бутылочками и желто-коричневыми пузырьками с лекарствами. Треск, грохот, бутылочки и пузырьки разлетаются в разные стороны; часть попадает в заляпанное зеркало, висящее над столиком, и, отскочив, падает на линолеум, разбрызгивая содержимое. Бутылка с пептобисмолом опрокидывается — из нее по растрескавшемуся лаку стола медленно стекает густой розовый ручеек. Комната наполняется тошнотворно-сладким запахом мяты.
Нонни издает резкий крик и плюхается на кровать, словно из ее рук выбили трость, на которую она опиралась.
— Вот он, твой Бог, — орет Роза, глядя на съежившуюся старуху. Кровь поет в ее жилах, она чувствует в голове странную легкость. Ей кажется, что она только что сбросила со своих плеч огромную и страшную тяжесть. — Пусть Он теперь заботится о тебе!
28 апреля, 1969
Дорогой Брайан!
Не знаю, как и начать, и еще меньше, как кончить это письмо. Рука дрожит так, что я едва могу держать перо. И, похоже, меня еще долго будут душить слезы. Только что кончила перечитывать твои письма — уже в пятнадцатый или шестнадцатый раз. Могу только надеяться, что, получив это мое письмо, ты простишь меня за долгое молчание.
Понимаешь, я не получала от тебя никаких писем до вчерашнего дня! Нонни прятала их от меня. Наверняка звучит как фраза из какого-нибудь готического романа Шарлотты Бронте. Честно говоря, не думаю, что даже Шарлотта Бронте могла по достоинству описать мою дорогую милую бабушку. Но если есть во всем этом и светлая сторона, то вот она: наконец-то я сделала то, чего не решалась сделать все это время, — уйти от нее навсегда.