«Когда мы были детьми, — сказала ей Кэй в первый день после приезда, — мы играли во врача. А теперь играем в Бога».
«И порой совершаем при этом ошибки, — не могла не подумать Рэйчел, — потому что все-таки не боги, а всего лишь обыкновенные люди, пытающиеся хоть что-то сделать, но все равно не соответствующие божественной роли».
Именно так и произошло вчера с этим морским пехотинцем из Арканзаса. У него было еще совсем детское лицо. Как он просил ее остаться с ним, говорил, что умрет, а она все успокаивала его. Повреждена коленная чашечка — больше ничего. Она назначила его на срочную операцию, но во вторую очередь, после двух других раненых. Их состояние, решила она, было более серьезным. Через пять минут, когда она справилась о нем, оказалось, что юноша умер. Остановка сердца. И она поняла, почему. Рана в ноге стала причиной легочной эмболии.
Воспоминание новой болью кольнуло сердце.
«Господи, — беззвучно прошептала Рэйчел, — не дай мне совершить такую же ошибку еще раз!»
Она подошла к носилкам, которые внесли в комнату. Тот, кто лежит на них, сумеет ли он выжить? Что ж, по крайней мере, у него, кажется, все цело.
Ей сразу же бросилось в глаза, какой он высокий: с носилок свешивались заляпанные грязью башмаки. Худой, жилистый, скулы так и выпирают. Обмундирование насквозь пропиталось грязью. Бинты, обмотанные вокруг живота, в крови. Он без сознания. Парафиновая, почти прозрачная, кожа бледна. Это цвет смерти.
Рэйчел едва смогла нащупать пульс. Давление восемьдесят на двадцать! Конечно, бывает и хуже, но редко. Классический шок. Губы совсем синие. Дыхание прерывистое. Господи, она прямо-таки чувствовала, как его жизнь ускользает у нее между пальцами.
— Приготовь все для переливания! — крикнула она Мередит Барнс, стоявшей сбоку. — Ему понадобится не меньше шести порций. И два грамма пенициллина для начала.
Рэйчел вставила отводную трубку для дренажа. Затем взяла ножницы и стала разрезать бинты на животе. Господи! Господи Иисусе! Все было еще хуже, чем она ожидала. Ее глазам открылось зияющее отверстие — похоже, в живот целиком вошла боксерская перчатка. Серовато-белые кишки вываливались наружу.
Внутренний голос подсказал ей, что раненый наверняка умрет. Что бы она ни делала, он все равно обречен. Самое лучшее, что можно для него сделать, это оставить в покое, поместив за ширму в углу.
Но когда Рэйчел снова поглядела на его лицо, у нее перехватило дыхание. Тело сделалось каменным. Она не могла ни двигаться, ни дышать, ни глотать.
К нему вернулось сознание. Умирающий смотрел на нее в упор. Глаза серые, странно прозрачные — из глубоких глазниц на Рэйчел словно полыхнуло ярким утренним светом.