этого хотелось.
Обсуждать поведение лорда Фрезера у графа не было ни малейшего желания, поэтому он поспешно сменил тему.
Затем они разошлись по своим комнатам.
Пребывая в наилучшем расположении духа, Анселла переоделась в самое красивое из имевшихся у нее платьев, видеть которое графу еще не доводилось.
Когда она через некоторое время сошла вниз, он восхищенно замер, не находя подходящих слов.
Видя, что муж молчит, Анселла сказала:
— Я надела это платье для того, чтобы порадовать вас. Что-то не так?
— Все так. — Граф обрел наконец голос. — Вы выглядите чудесно, вы такая… эфемерная.
— Что это означает?
— Это означает, что вы можете исчезнуть, раствориться в облаке или озере, и тогда я вас потеряю навсегда.
Анселла рассмеялась:
— Не потеряете. Я так счастлива оттого, что нахожусь здесь, с вами. Это так прекрасно, так ново, так удивительно — делать то, что мне никогда раньше не дозволялось, например, посещать других людей, быть первой, кому суждено увидеть новорожденного.
Ее слова вызвали у графа искреннее умиление. Какая еще женщина радовалась бы так искренне рождению чужого ребенка?
Можно представить, как счастлива была бы Анселла, имея собственного сына.
По пути в столовую он еще раз попросил Бога, чтобы ждать не пришлось слишком долго.
И все же выражение глаз Анселлы, когда она говорила об этом, было не вполне таким, какое ему хотелось бы видеть.
Они обсудили то, что еще надо сделать в деревне в ближайшее время, кроме строительства школы.
Но разговор снова и снова возвращался к ребенку.
— Он не может просто получить ваше имя, — сказала Анселла. — Нам нужно дать ему и второе имя. Для важности.
Граф предложил несколько смешных имен, в том числе индийских, вызвавших у его жены веселый смех.
Обед закончился, и они вместе перешли в гостиную.
Комната выглядела совершенно по-другому, чем тогда, когда он увидел ее впервые.
Желая угодить молодой хозяйке, Коснат собрал все, какие только мог, цветы и расставил их в вазы.
Недавно расцветшие первые розы и жимолость наполнили воздух своим упоительным, сладким ароматом.
Граф сообщил Анселле, что на следующий день договорится о возвращении семейных портретов.
На время ремонта галереи их сдали на хранение в Оксфорд. Дверь открылась, и в комнату вошел Марлоу.
Он нес серебряный поднос, на котором лежало письмо.
— Принесли из деревни, милорд, — сообщил слуга, протягивая поднос хозяину. — Почтальон хотел доставить его завтра, с утра, ранней почтой, но потом понял, что оно из Америки, и решил поспешить.
— Весьма любезно с его стороны, — ответил граф. — Передайте ему мою благодарность и, конечно, угостите стаканчиком, если он еще не ушел.