Там сначала сомневались, всё-таки человек буквально с того света вылез, смерть за задницу потрогал, можно сказать, но вскоре Игорь доказал, что сомнения в его профпригодности необоснованны. С бумажками всякими — сметами и счетами — он управлялся так же ловко, как и раньше, а то, что совершенно перестал выпивать и участвовать в служебных междусобойчиках, так какой же начальник на это пожалуется?
От бывшего Игоря осталась, конечно, хорошо, если половина. Бывший крепыш-колобок превратился просто в серенького тощего человечка с обтянутым иссиня-бледной кожей черепом, глубокими залысинами и неожиданно широкими костистыми запястьями. Игорь сам удивлялся, но слабее физически он не стал, чего нельзя было сказать о голове. Во-первых, он начал многое — не касающееся работы, правда, — забывать, во-вторых, в его голову стали приходить какие-то странные, временами дикие даже не мысли — идеи, но Игорь быстро брал себя в руки и практически ничем этого не выдавал. Его странную заторможенность и лёгкую неадекватность все понимали, списывая на недавнюю болезнь, и жалели его. Игорь это тоже осознавал, но со временем научился не замечать скорбных взглядов. Пусть жалеют, если им так нравится.
Особых изменений в себе Игорь тоже не замечал. Точнее, замечал, но как человек сугубо практичный и почти начисто лишённый воображения находил всему рациональное объяснение и научился бороться даже с неожиданно накатывающими ослепляющими приступами головной боли и повышенной раздражительности.
Это ему вполне удавалось, пока однажды в апреле с ним не заговорил Иисус.
Весна в том году выдалась ранняя и дождливая. Уже к первым числам апреля снег почти полностью сошёл, оставив по углам только сероватые кучи какой-то смёрзшейся грязной пакости из обледенелых колючих кусков наста, щедро украшенных древними окурками и пятнышками кошачьей мочи. А числа так с седьмого-восьмого зарядили нудные дожди. Температура всё-таки поднималась ещё чуть выше нулевой отметки, поэтому даже сложно было сказать: дождь ли уже это или всё ещё мокрый снег. Весь серый микрорайон, состоящий сплошь из блочных панельных пятиэтажек с редкими вкраплениями ночных ларьков и некоторых подобий чахлых скверов, стал похож на облезлую серую дворнягу, страдающую насморком. Весна не была похожа на весну, скорее, на конец октября, только вместо куч потемневших опавших листьев тут и там проглядывали серо-чёрные остатки зимних сугробов.
Нудный, холодный дождик навязчиво шлёпал по жестяному облезлому подоконнику, нагоняя уныние. Игорь тупо пялился в ящик, по которому крутили очередной бандитский сериал, и понимал, что очень скоро, даже скорее, чем умрёт, он сойдёт с ума от тоски, беспросветности, одиночества и ставшей привычной головной боли, достававшей его в последнее время с завидной регулярностью. Как-то он хотел завести кошку, но врачи честно предупредили Левского, что он располагает, хорошо, если пятью годами жизни, а что может быть печальнее кошки, ждущей в пустой квартире умершего хозяина? Поэтому Игорь коротал время в одиночестве. Именно в такой день Иисус и заговорил с ним в первый раз.