Когда я сказала отцу, что отправляюсь в Нью-Йорк учиться петь, он только выпустил к потолку облако дыма из своей сигары, стряхнул столбик пепла, ухмыльнулся так, что блеснул золотой зуб, и изрек:
— Валяй, девушка. В жизни нечего бояться. Да и Господь не оставит тебя.
У меня были сомнения на сей счет.
Дело в том, что на меня слишком многие влияли, а потому тембр голоса постоянно менялся. Это очень беспокоило, ведь я и сама не знала, какой у меня на самом деле голос. Время от времени, правда, я слышу себя так ясно и четко, что удивляюсь и даже пугаюсь: такому голосу можно лишь позавидовать. Но это случается редко. А так я подражаю всем, кто мне нравится. Это Джоан Арматрейдинг, Чак Хан, Джони Митчел, Лаура Ниро, Арефа и Глэдис.
Иногда после занятий я остаюсь в школе и пишу музыку; мое пианино в ломбарде, и я должна за него триста долларов. Я сижу, закрыв глаза, но когда пальцы касаются клавиш и я начинаю петь, класс плывет. Сердце мое раскрывается, и туда проникает свет. Когда я пишу песни, мне легче понять, в чем заключается гармония. Когда я пою, я не так одинока, разве что охвачена желанием. Тогда мне кажется, будто я уже не ищу мужчину, а нашла, бедные больше не голодают: я кормлю их из своей тарелки и нахожу им работу. Я побеждаю страдания, преодолеваю расовую ненависть и творю новый мир, где торжествует справедливость. Так что обычно к концу, мокрая от пота, я теряю представление о времени и, когда выхожу на улицу, вижу, что уже темно.
Теперь я пою в основном под душем. Я смываю грязь и боль и почти вижу, как они стекают вместе с водой. Это не только моя боль, но и всех близких мне людей, которые испытывали ее. А таких, как мы, миллионы. Сказать по правде, иногда мне делается страшно при мысли, что я живу в мире, совершенно безразличном ко мне. Умри я завтра, только друзья, возлюбленные и родственники будут помнить, что я жила. Мне хотелось бы пробуждать в людях добрые чувства. Может, отчасти поэтому я и преподаю музыку. Но этого мало. Я мечтаю петь такие песни, от которых душа людей воспаряет.
Вот почему я ищу преподавателя пения. Мне надо научиться владеть голосом. Найти свой внутренний мир, точку опоры. Научиться выражать голосом и пером на нотной бумаге то, что я чувствую сердцем. Это не должно звучать только в моей голове. Не так уж важно, буду ли я знаменита, как Диана, Арефа, Лайза или Барба. Какая разница, будут ли у меня пластинки. Мне достаточно взять в руки микрофон и петь в каком-нибудь прокуренном клубе для тех, кто пришел послушать меня. Есть только одна возможность платить учителю вокала — это отказаться от этой безумно дорогой квартиры, единственное достоинство которой в том, что она в Манхэттене или в верхнем Вест-сайде. Я хочу переехать в Бруклин и платить посильную цену. Как говаривает мой отец, „если хочешь что-то приобрести, умей от чего-то отказаться". Я готова отказаться от тараканов, мокриц, мышей, квартплаты в 662 доллара в месяц и вида из окна на глухую кирпичную стену.