Дарлин открыла дверь, и я даже опешил: уж очень она изменилась. Не только располнела, но появились седые пряди. Я поцеловал ее в щеку.
— Говорят, есть за что подержаться?
— Заткнись, Фрэнклин, я же тебя просила не выступать. Сама знаю, что растолстела. Мне и без тебя тошно.
— Да я же ничего не говорю. Ты что? Шуток не понимаешь? А с чего тебе тошно?
— С работы вышибли.
— Что ж в этом нового?
— На этот раз другое дело, Фрэнклин. Это была хорошая работа в электронной компании, они еще и деньги платили за обучение. Ума не приложу, что теперь буду делать. У меня просто сил нет искать новое место.
— Так почему тебя вышибли?
— За опоздания. Но я же не виновата, что поезда всегда опаздывают.
— У тебя есть выпить? — спросил я.
Я и сам отлично знал, где она держит заначку; а уж раз она ее держит, значит, Дарлин — пьяница-одиночка. Из-за этого, должно быть, она и с работы вылетает. Не может проснуться утром вовремя. Она сидит безвылазно в своей дорогой квартире, смотрит телевизор, попивает „Уайт Лейбл", закусывает какими-то консервами и жалеет сама себя. И никто никогда ее не навещает, кроме меня. У нее нет друзей, во всяком случае, мне она никогда о них не говорила. Вообще-то во многом она похожа на меня. Кроме себя, ей ни до кого нет дела. Но этот крошечный жалкий мирок, который она создала, рушится. Бедная девочка за последние два года сменила столько работ, бросила столько колледжей, что, видит Бог, я все это и подсчитать не берусь. Так что, услышав, что ее выгнали с работы, я не удивился.
А мужчины? Она ни одного не может удержать. Каждый раз у нее все кончается одинаково: она в каждом парне находит такое количество недостатков, что хорошего просто не замечает. Но говорит всегда одно: „Он стал невыносим". Да, столкнись Дарлин нос к носу с хорошим человеком, она бы все равно ничего не поняла. Вся беда в том, что она никому не доверяет, кроме меня, хотя и это под вопросом. Честно говоря, я бы не удивился, узнав, что она спит с бабами. Уж больно смахивает она на лесбиянку. И черт меня подери, может, это и было бы лучше для нее. Хотя я все это на дух не переношу. Одно могу сказать: я не хочу, чтобы она попала в беду. У нее суицидальные наклонности, это уж точно. Она ведь постоянно утверждает, что у нее ничего нет впереди, исподлобья смотрит, ходит, как в воду опущенная. Наверное, мне надо заглядывать к ней почаще. Самое грустное, что это чертовски нежный и замечательный человечек. Все это плоды воспитания нашей маменьки.
Дарлин присела на диван:
— Тебе мама и папа говорили? — Она знала, что они были у меня. Она все время болтает по телефону с Кристин, а та беспрерывно общается с матерью и повторяет все, что от нее слышит, добавляя кучу глупостей от себя. Поэтому ее версия всегда почти неправдоподобна.