— Не принимай близко к сердцу, Фрэнклин. Все образуется!
Но сколько еще она потянет? Разве я не вижу, как ей тяжело без моей помощи. Уже три месяца она одна тянет эту квартиру, покупает еду, и даже когда мы ходим на бега, делает ставки сама. По-моему, она не представляет, как это все тяжело мне. Попробуй после этого кончить!
— Может, мне лучше вернуться к себе? — вдруг ляпнул я. Еще секунду назад мне это и в голову не приходило.
Зора уронила книгу на колени.
— Что?
— Давай посмотрим правде в глаза, бэби. От меня никакого прока. Денег на квартиру я тебе не даю. Помощи от меня ни на грош, и я тебе здесь абсолютно не нужен. — Сказав это, я задумался. Что я несу? Ведь меня вот-вот выкинут из моей комнаты, потому что я уже месяца три не платил за нее.
— Фрэнклин, дорогой, мы только что занимались любовью. К тому же мы уже обо всем этом говорили, зачем же начинать сначала?
— Потому что со мной все совсем скверно.
— Ты хочешь уйти?
— Ты прекрасно знаешь, что не хочу.
— Ну так зачем к этому возвращаться?
— Ну, мне просто совестно и надоело чувствовать себя не то младенцем, не то бездельником. Я не привык жить на халяву, дорогая.
— Я знаю, что ты не бездельник, и нечего из-за этого так переживать. Бывает ведь, что все из рук вон плохо, а потом все вдруг образуется, разве не так?
— Не знаю. Хотелось бы тебе верить.
— Но я и вправду надеюсь, что скоро все образуется.
— А если нет?
— Я верю в тебя, Фрэнклин.
— Но мне-то каково — чувствовать себя полным ничтожеством!
— Послушай, Фрэнклин. — Зора отложила книгу. — Пока у тебя не опустились руки, я буду терпеть. Я люблю тебя и готова быть с тобой, пока ты не сдашься. Все не так плохо.
Она обняла меня. Провались все пропадом, как же она хороша! Когда женщина вот так обнимает тебя — это лучше всего на свете, а Зора иногда делает то, что мне нужно больше всего. Я так напрягся, что на этот раз непременно все выплеснул бы, но мне не хотелось ее мучить.
— Как насчет поджаренного тостика с сыром? — спросил я.
— С помидором?
— Если хочешь, бэби.
— Ты же сам знаешь, чего я хочу, — сказала она, подмигнув мне.
Боже, как же я люблю эту женщину! Черт меня побери, если она не будет гордиться мной!
Я хотел было выбраться на волю, чтобы пойти на кухню, но она обеими руками ухватилась за мою игрушку, а уж что-что, а с ним она умеет обращаться. Разве кто-нибудь может лучше нее взять его, погладить и пососать так, как надо. Но только сейчас, клянусь Богом, лучше бы ей этого не делать и не наседать так на него.
— Не надо, дорогая. Тарзан притомился. Он трудился весь день.