Дверь открылась, и на пороге показался Фрэнклин с Дереком.
— Я не хотел вам помешать, — смутился Фрэнклин.
— Ты никому не помешал, — успокоила его я, — просто не ждала тебя так рано — вот и все.
Мои подруги тоже смутились от этого внезапного вторжения.
Я познакомила их всех. В комнате воцарилась гнетущая тишина.
— А где Майлс?
— У него ветрянка, — объяснил Дерек.
— О! — воскликнула я. Фрэнклин не слишком любил „бабские" разговоры, как он их называл, но я молила Бога, чтобы он не заподозрил ничего другого.
— Ну ладно, пора ехать домой, проведать Шанель, — первая поднялась Клодетт.
— Ты меня подбросишь до метро? — спросила Порция.
— Послушайте, милые дамы, напрасно вы из-за меня разбегаетесь; я заскочил только на секунду за мячиками.
— Да мы и так уже собирались, — солгала Мария. — Я одеваюсь.
Фрэнклин взглянул на меня, словно извиняясь, и пошел искать свои мячи. Он поцеловал меня в щеку, и все ушли вместе.
Я присела на диван; голова у меня вдруг закружилась, и комната поплыла перед глазами.
— Нет! — громко крикнула я, встала, прошлась по холлу, немножко успокоилась и превозмогла головокружение.
Порция ждала меня у входа в клинику. Я все утро прочищала желудок, пока из меня не пошла желчь. Теперь в животе не осталось ничего, кроме ребенка. Меня знобило, и я взяла такси. Фрэнклин ушел из дома, как обычно, и должен был вернуться после трех. Меня обещали отпустить часа через три, так что я успею прийти в себя.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Порция и, не дожидаясь ответа, заметила: — Выглядишь ты не Бог весть как, но не волнуйся, все кончится быстрее, чем ты успеешь почувствовать.
Мы вошли в большую белую комнату, где сидели женщины с несчастным или напуганным видом. Мне было страшно и горько. Я записалась и вернулась к Порции.
— Ну, расслабься на минутку, дорогая, и присядь.
— Порция, когда-нибудь Бог покарает меня за все это, я знаю. Вот увидишь, как только я решусь родить ребенка, наверняка случится выкидыш, а может, он родится уродом или эпилептиком. Я не должна этого делать, не должна.
— Перестань нести чушь. Очнись, милая. Нынче тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Женщина вправе сама решать, хочет она ребенка или нет. Проклятье, мы должны мучиться только потому, что подвели какие-то вонючие противозачаточные. Разве ты не знаешь, сколько жизней поломано из-за того, что мы рожаем детей, которых не можем содержать, которых не ждали и не хотели? Потому что нам некому помочь. Ты же не собираешься, милая, искушать судьбу.
Наконец вызвали меня. Услышав свое имя, я не могла пошевельнуться от страха. Все во мне замерло.