Не меньше удовольствия получал он и читая про себя в газетах, мы уже начали подозревать, что дядя Мэтью втайне питает страсть к дешевой известности. Тетя Сейди, напротив, все это находила чрезвычайно малоприятным.
Крайне важно было, по общему мнению, скрыть от прессы, что Дэви с Луизой отправляются в спасательную экспедицию, так как внезапность их появления могла существенно повлиять на согласие Джесси вернуться. К несчастью, Дэви решительно не мог пуститься в столь длительное и тяжкое путешествие без дорожной аптечки, изготовленной по особому заказу. Покамест ее ждали, один пароход ушел, а к тому времени, как она была готова, ищейки уже напали на их след, и злополучной аптечке уготована была та же роль, что и ларцу Марии-Антуанетты при ее бегстве в Варенн.
Несколько журналистов сопровождали их все-таки по пути через океан, однако мало чем поживились, ибо Луиза лежала в лежку, сраженная морской болезнью, а Дэви все время проводил, уединясь с корабельным врачом, который утверждал, что причина всех его зол — кишечная колика, от которой ничего не стоит вылечиться путем приема процедур, облучений, диеты, упражнений и уколов, каковые — либо отдых после них — и занимали весь его день до минуты.
По прибытии в Нью-Йорк, однако, их едва не разорвали на куски, и мы, вкупе с двумя великими англоязычными нациями, имели возможность следить за каждым их движением. Они попали даже в выпуск кинохроники — озабоченные, пряча лица за раскрытыми книжками.
Экспедиция оказалась бесполезной. Через два дня после их приезда в Голливуд Джесси превратилась в миссис Гун. Луиза известила домашних об этой новости телеграммой, присовокупив: «Гэри невероятный дост».
Одно было хорошо — что свадьба положила конец роману с продолжениями.
— Невозможно симпатичный, — объявил по возвращении Дэви. — Компактный мужичок, как орешек. Джесси будет с ним страшно счастлива, я уверен.
Тетю Сейди он тем не менее не обнадежил и не утешил. Стоило растить любимую хорошенькую дочку, чтобы она потом вышла за компактного мужичка, как орешек, и уехала жить за тысячи миль. Дом в Лондоне был отменен и Алконли впали в такое уныние, что, когда их постиг следующий удар, он был воспринят как роковая неизбежность.
Шестнадцатилетний Мэтт, тоже подняв газетную шумиху, сбежал из Итона на войну в Испанию. Тетя Сейди ужасно горевала, но дядя Мэтью, по-моему, — нет. Ему желание сражаться на войне представлялось совершенно естественным, хоть он, конечно, сожалел о том, что Мэтт сражается за иностранцев. Он, собственно, не имел ничего против испанских красных, они были храбрые ребята и очень здраво поступили, уничтожив приличное число идолопоклонствующих монахов, монашек и попов, такие действия вполне заслуживали одобрения — только обидно идти на захудалую войнишку, когда совсем скоро представится возможность участвовать в первоклассной. Решено было не предпринимать никаких шагов, чтобы вернуть Мэтта назад.