— Бесы! Сущие бесы! — рыдала она.
Отчего она не послушалась отца, зачем только понадобилась ей эта мерзкая заграница? Кто придет ей на помощь? В Лондоне, она знала, было специальное общество, берущее на себя заботу о дамах, очутившихся в бедственном положении на вокзале — здесь, скорее уж, будет общество для поставки их в Южную Америку. Того и жди, что подойдет кто-нибудь, какая-нибудь безобидная на вид старушка, всадит в нее шприц — и она канет навсегда в безвестность.
Она заметила краем глаза, что рядом кто-то стоит — не старушка, а невысокий, коренастый француз, очень темный брюнет, в фетровой черной шляпе. Стоит и смеется. Линда, не обращая внимания, продолжала рыдать. Чем безутешнее она рыдала, тем безудержнее он закатывался смехом. Теперь ее слезы были слезами ярости, а не жалости к себе.
Наконец она сказала — предполагалось, что гневным и внушительным голосом, а получился дрожащий писк сквозь носовой платочек:
— Оставьте меня в покое.
Вместо ответа он взял ее за руку и, потянув, привел в стоячее положение.
— С добрым утром, — сказал он по-французски.
— Будьте добры оставить меня в покое, — сказала Линда уже не так убежденно: нашелся все же человек, который проявляет к ней хоть какой-то интерес. И тут она вспомнила про Южную Америку. — Имейте в виду, пожалуйста, что я не белая рабыня. Я — дочь очень важного английского аристократа.
Ответом был взрыв оглушительного хохота.
— Догадываюсь, — сказал француз на почти безупречном английском языке, каким говорят, когда знают его с детства. — Для этого не нужно быть Шерлоком Холмсом.
Линда почувствовала легкую досаду. Англичанка за границей может гордиться своей национальностью и своей добродетелью, но не обязательно, чтобы это так явственно бросалось в глаза. Он между тем продолжал:
— Француженка, увешанная внешними свидетельствами благосостояния, никогда не будет лить слезы, сидя на чемоданах в такую рань на Северном вокзале. Что касается белых рабынь, то при них всегда непременно есть защитник — у вас же в настоящее время защита совершенно очевидно отсутствует.
Это звучало резонно; Линда несколько успокоилась.
— А теперь, — сказал он, — я приглашаю вас на ланч, но сначала вы должны принять ванну, положить на лицо холодный компресс и отдохнуть.
Он взял ее вещи и пошел к такси.
— Садитесь, прошу вас.
Линда села. Она была далеко не уверена, что это не начало пути в Буэнос-Айрес, но что-то заставило ее делать так, как он говорит. Способность к сопротивлению в ней иссякла, к тому же она, честно говоря, не видела иного выхода.