Лена вошла во двор Мизерокки под руку с Антонио. В доме было темно, и Тоньино, первым переступив порог кухни, поспешил зажечь керосиновую лампу.
— Садись, Лена. Теперь это твой дом, — сказал он, распахивая деревянные ставни.
Родители, Помпео и Джентилина, сразу же ушли в свою комнату. Лена надеялась, что они быстро уснут. С верхнего этажа не было слышно ни звука. Она устало опустилась на стул, сложив руки на коленях. Оглушенная суетой бесконечно долгого дня, измученная нервным напряжением, Лена чувствовала себя потерянной в лабиринте противоречивых чувств, среди которых, однако, преобладало неприятие навязанного ей брака.
— Хочешь пить? — спросил Тоньино.
Он говорил негромко, стараясь не смотреть ей в лицо.
— Мне бы хотелось немного воды, — ответила Лена.
— И я с тобой за компанию, — решил он, зачерпнув воды из ведра, висевшего рядом с умывальником, и наполнив два стакана.
Лена осмотрелась. Кухня в доме Мизерокки не слишком отличалась от хорошо ей знакомой кухни родного дома. Стены, побеленные известью, большой очаг с натянутой цепью для подвешивания котла. На каминной полке — подсвечники и солонка, рядом патроны для охотничьего ружья и коробок серных спичек. У камина притулились мехи для поддувания углей и прислоненная сбоку решетка для поджаривания мяса, там же стоял деревянный ящик с дровами и мягкий стул, набитый высушенной травой. На стене висела двустволка. Ближе к двери, возле зеркала в гипсовой раме, вмурованного прямо в стену, стояла вешалка для одежды. Стеклянная «горка» с четырьмя полками, уставленными посудой, бокалами и примитивными безделушками, была задвинута в угол. Зато на видном месте красовался сколоченный из древесины вяза ларь для муки.
Вот в этой комнате Лене предстоит отныне проводить большую часть жизни. Именно ей придется на заре разжигать огонь в очаге, и покидать кухню она будет вечером, вымыв посуду после ужина. А потом Лена вынуждена будет подниматься в спальню с этим чужим и совершенно не симпатичным ей человеком и ложиться с ним в одну постель, хотя у него стеклянный глаз, оттопыренные уши и сильно проступающая лысина.
— Я знаю, ты вышла за меня не по любви, — заговорил он, поставив на стол стаканы с водой.
Наступила такая тишина, что Лена различала, как трудятся жучки-точильщики, прогрызая ходы в потолочных балках.
— Что я должна на это ответить? — проговорила она угасшим голосом.
— Я тебя знаю еще с пеленок, — продолжал Тоньино.
Придвинув к себе стул и усевшись напротив нее, он одним духом выпил стакан воды, и Лена вновь увидела, как уродливо двигается его кадык, когда он глотает.