— Еще одна тѣнь, — воскликнулъ духъ.
— Довольно! — вскричалъ Скруджъ. — Не надо! Не хочу ея видѣть! Не надо!
Но духъ остался неумолимымъ и, стиснувъ обѣ его руки, заставилъ смотрѣть.
Они увидѣли иное мѣсто и иную обстановку: комната не очень большая, но красивая и уютная; около камина сидитъ молодая дѣвушка, очень похожая на ту, о которой только что шла рѣчь. Скруджъ даже не повѣрилъ, что это была другая, пока не увидѣлъ сидѣвшей напротивъ молодой дѣвушки ея матери — пожилой женщины, въ которую превратилась любимая имъ когда-то дѣвушка. Въ сосѣдней комнатѣ стоялъ невообразимый гвалтъ: тамъ было такъ много дѣтей, что Скруджъ, въ волненіи, не могъ даже сосчитать ихъ; и вели себя дѣти совсѣмъ не такъ, какъ тѣ сорокъ дѣтей въ извѣстной поэмѣ, которые держали себя, какъ одинъ ребенокъ, — нѣтъ, наоборотъ, каждый изъ нихъ старался вести себя, какъ сорокъ дѣтей. Потому-то тамъ и стоялъ невообразимый гамъ; но, казалось, онъ никого не безпокоилъ. Напротивъ, мать и дочь смѣялись и радовались этому отъ души. Послѣдняя скоро приняла участіе въ игрѣ, и маленькіе разбойники начали немилосердно тормошить ее. О, какъ бы я желалъ быть на мѣстѣ одного изъ нихъ! Но я никогда бы не былъ такъ грубъ! Никогда! За сокровища цѣлаго міра я не рѣшился бы помять этихъ заплетенныхъ волосъ! Даже ради спасенія своей жизни я не стащилъ бы этотъ маленькій, безцѣнный башмачокъ! Никогда я не осмѣлился бы обнять этой таліи, какъ то дѣлало въ игрѣ дерзкое молодое племя: я бы ожидалъ, что въ наказаніе за это моя рука скрючится и никогда не выпрямится снова, и однако, признаюсь, я дорого бы далъ, чтобы прикоснуться къ ея губамъ, спросить ее о чемъ-нибудь — и только для того, чтобы она раскрыла ихъ, чтобы смотрѣть на ея опущенныя рѣсницы, распустить ея волосы, самая маленькая прядь которыхъ была бы сокровищемъ для меня. Словомъ… я желалъ бы имѣть право хотя бы на самую ничтожную дѣтскую вольность, но въ то же время хотѣлъ бы быть и мужчиной, вполнѣ знающимъ ей цѣну.
Но вотъ послышался стукъ въ дверь, — и тотчасъ же вслѣдъ за этимъ дѣти такъ ринулись. къ двери, что дѣвушка со смѣющимся лицомъ и помятымъ платьемъ, попавъ въ самую средину раскраснѣвшейся буйной толпы, была подхвачена ими и вмѣстѣ со всей ватагой, устремилась привѣтствовать отца, возвратившагося домой въ сопровожденіи человѣка, который несъ рождественскіе подарки и игрушки.
Толпа дѣтей тотчасъ же бросилась штурмомъ на беззащитнаго носильщика. Дѣти взлѣзали, на него со стульевъ, замѣнявшихъ имъ приставныя лѣстницы, залѣзали къ нему въ карманы, тащили свертки въ оберточной коричневой бумагѣ, крѣпко вцѣплялись въ его галстукъ, колотили его по спинѣ, и брыкались въ приливѣ неудержимой радости. И съ какими криками восторга развертывался каждый свертокъ! Какой ужасъ охватилъ всѣхъ, когда одинъ изъ малютокъ былъ захваченъ на мѣстѣ преступленія, въ тотъ моментѣ, когда онъ положилъ кукольную сковородку въ ротъ, и какое отчаяніе вызывало подозрѣніе, что онъ-же проглотилъ игрушечнаго индюка, приклееннаго къ деревянному блюду, и какъ спокойно вздохнули всѣ, когда оказалось, что все это — ложная тревога. Шумъ смолкъ, и дѣти постепенно стали удаляться наверхъ, гдѣ и улеглись спать.