Вечернее солнце еще не зашло, когда всадники быстрым галопом доскакали до Нахчевана. Стоявший на высоком, живописном холме когда-то веселый город Гохтанской земли теперь представлял собой труду развалин. Огонь уничтожил дома, меч врага уничтожил людей. Оставшиеся в живых были взяты в плен.
У западного подножья города на широкой равнине, которая тянулась вплоть до левого берега Аракса, расположился главный стан персов. Самвел оставил безлюдный город и направился со своим отрядом прямо в стан. Из всех шатров, раскинувшихся на равнине, выделялись два больших шатра, стоявшие на возвышении друг против друга. Один из них был голубого цвета, и над ним развевалось знамя с изображением крылатого дракона, другой был пурпурового цвета с орлом на знамени. Самвел направил своего коня ко второму шатру.
Подъезжая к стану, Самвел приказал затрубить, из лагеря ответили тем же. Довольно скоро к ним подъехал один из начальников, окруженный телохранителями, и встретил прибывших.
— Я сын Вагана Мамиконяна, — сказал Самвел, — проводите меня в шатер отца.
Его провели к пурпуровому шатру. Направляясь к нему, Самвел жестоко страдал. Он проходил через тот варварский стан, который в течение нескольких недель обратил в прах самую прекрасную часть Армении. Он проходил мимо тех несчастных пленных, которые еще недавно были счастливыми сынами этой страны, бесконечно горькие минуты пережил он, пока достиг шатра отца. Как он встретится с отцом? Как посмотрит ему в лицо? Эти вопросы ужасали его больше, чем окружавшие его печальные картины.
Призвав на помощь все самообладание, он соскочил с коня и быстро вошел в шатер. Люди его остались у входа.
— Ах, Самвел, дорогой сын! — воскликнул смущенный отец и прижал его к своей груди.
Несколько минут оставались они в безмолвном объятии. Отец не верил своим глазам: так радостно поразило его неожиданное появление сына. Он то рыдал, как ребенок, то целовал его и от сильного волнения не мог вымолвить ни слова.
Он взял за руку любимого сына, повел его к роскошному сидению и усадил рядом с собой. Отец не видел сына с того дня, как отправился в Тизбон. С тех пор прошли годы. Самвел за это время возмужал, похорошел, стал настоящим мужчиной. Отец разглядывал его и не мог налюбоваться.
— Самвел!.. Дорогой Самвел!.. — все время повторял он и принимался опять обнимать его, покрывая побледневшее лицо сына поцелуями.
Самвел находился под воздействием какой-то бури страстей, и ему казалось, что его снова охватывает лихорадочная дрожь. Отец, объясняя это состояние взволнованностью, долгое время не выпускал дрожащие руки Самвела из своих ладоней, продолжая с глубоким восторгом разглядывать сына. Его душу охватило бескрайнее чувство блаженства: он был счастлив, что имеет такого красавца сына.