А все ради чего? Ради теплого местечка, твердо обещанного ему взамен за услуги, когда высшая политическая целесообразность выкинет его из этого кабинета…
И разве он один рассуждает подобным образом и живет подобной жизнью, вернее, как-то пытается выжить? Здесь, на Лубянке. Да и только ли на Лубянке?
Эх, а ведь были возможности уйти во внешнюю разведку, где все более-менее тихо, пусть и голодно, не говоря о ГРУ – там, за заслоном чиновного ареопага министерства обороны, принимающего на себя первый удар, куда как проще, чем в центральном аппарате контрразведки, столь нелюбимом вождями и парламентариями за свое нахождение в эпицентре внутренних передряг и столь опасную для многих информированность…
Но что делать, коли так вышло? А вот что!
Сегодняшнему своему Хозяину он непременно обязан сообщить о докладе Одинцова, поскольку именно о нем, Хозяине, не ведающий того полковник и доложил.
А что сказать? Такая-то, мол, ситуация, держим ее под контролем, отрабатываем хлеб насущный и будущий?.. Заботимся о качестве распространяемых о вас слухов?
Он потянулся к телефону, но, подумав, опустил руку.
Торопиться не следовало.
Надо точно подобрать слова, интонацию и, главное, отработать саму концепцию доклада. Концепция же обязана нести в себе этакую небрежную мыслишку, что, дескать, путаются тут под ногами разные доброхоты, падкие на скандальные разоблачения, а потому вы там подумайте о подходящем камуфляже для своих злодеяний – как, например, об упреждающем разные слухи интервью по актуальному поводу; далее – об определенной политико-воспитательной работе среди специалистов геологоразведки, газовиков… Или как их там?
Ну а итог – укрепление нынешнего генеральского кресла. За заслуги пусть и небоевые, но…
Он внезапно подумал, что находится сейчас в роли перевербованного агентишки, пытающегося выслужиться перед новым начальством, способным растереть его в пыль, и стало от такой мысли генералу мерзко и одиноко, и все оправдания, которые мгновенно начали выстраиваться в мозгу, затмевая собой едкий униженный стыд, отмелись им, прекрасно о таких оправданиях ведавшим, бесповоротно и жестко.
Да, он выживал. Очередной раз в новых условиях. И все. Да, он приспособленец во власти. Иная же перспектива – жалкий, всеми забытый старик.
Внезапно вспомнился бывший приятель – ныне покойный генеральный прокурор. Как бы предстал перед взором: в добротном пальто, шляпе, выпрастывающий, как медведь из берлоги, свое громоздкое туловище из казенной «чайки», горделиво, с невидящим взором следующий к лифту, а затем – в кабинет под шорох спешно скрывающихся за дверьми сотрудников…