Отвечая на вопросы, Одинцов то и дело хватался за телефон – сегодня ему предстояла серьезная операция, подготовиться к которой помешали эти чертовы уголовнички, и единственное, на что оставалось уповать, – на парней из РУБОПа, данную операцию обеспечивающих.
Впрочем, он, Одинцов, еще успевал…
– Ребята, – обратился, прижав руку к груди, к милицейским чинам. – Дело ясное, чего морочиться? Времени нет, у меня сегодня запар…
– Ничего себе, – присвистнул один из прокурорских. – Запар! Два трупа, а он – как ни в чем не бывало…
– Возможно, сегодня еще парочка приплюсуется, – смиренно доложил Одинцов. – День-то только в начале.
В дискуссию вступил милицейский чин:
– Товарищ, мы все понимаем, но мы же тоже не можем…
– Ладно, полковник, гуляй, – произнес другой прокурорский. – Выполняй план, не отвлекайся.
– Подбросьте до дома, счетчик выходит…
– Сделаем!
Пройдя через дежурку и с неудовольствием покосившись на похмельного капитана, в чем-то горячо убеждавшего сидевшего у пульта старлея, сонно ему кивающего, Одинцов уселся в дежурную милицейскую машину, довезшую его к собственной «волге», стоящей у подъезда.
Время действительно поджимало, операция могла начаться с минуты на минуту…
Проклятая колымага все-таки подкачала, заглохнув на первом же светофоре и категорически не желая заводиться.
Одинцов, вытащив буксировочный трос, замахал руками, призывая коллег-водителей к помощи.
Перспективы его участия в операции стремительно отдалялись, подобно равнодушно проносящимся мимо автомобилям.
Остановить удалось какой-то старенький, с багажником на крыше «москвич», из которого вылез сгорбленный дедушка в шляпе.
– Дерни, отец! – взмолился Одинцов. – Опаздываю! – И пнул в сердцах колесо «волги».
– Машина, конечно, уставшая, – сказал дедушка, глядя на авто Одинцова. – Запрягай, милок. Не знаю, правда, потянет ли мой конек-горбунок…
«Конек-горбунок» в образе дымящего, изъезженного «москвича» потянул, но, с трудом пытаясь включить третью передачу, Одинцов невольно вспоминал образ слепого, ведомого глухим.
Управляя тяжелой, юзившей на гололеде машиной, практически лишенной тормозов, он с содроганием постигал, что дедушка в шляпе – самый опасный вариант помощи. Включая правый поворот, престарелый владелец «москвича», у которого внезапное прозрение одолевало склероз, вспоминал, что лучше повернуть налево, и, не удосуживаясь переключить предупреждающую оранжевую мигалку, сворачивал, когда идущие следом машины шли на его резкий обгон…
«Идиоты! – мысленно проклинал остальных участников движения вспотевший Одинцов, вжимавшийся в сиденье от пронзительного визга сигналов и тормозных колодок. – Куда спешат? Едет дедушка тридцать, пили за ним двадцать пять, если хоть тень риска маячит…»