— Но почему она так его ненавидит?
— Я не знаю точно. Дэвид сказал, что это связано со смертью их сына — у них был ребенок, который умер по вине отца, или что-то в этом роде. Я никогда не отваживался спросить у Кандиды.
— Боже, какой ужас! Ты имеешь в виду, что он убил своего сына?
— Тебя заносит, милая Теодора. Он же не в тюрьме. Скорее, он пожизненно приговорен к «Хэйз Голдсмит». Я не знаю подробностей, я знаю только, что ребенок умер, а затем они развелись, а также, что Кандида становится белее мела, когда слышит имя Делавиня. Дэвид вроде бы говорил, что мальчик утонул, когда Джек присматривал за ним. Известно также, что Джек вернулся к работе после похорон ребенка, как будто ничего не случилось.
— О Боже! Бедная Кандида. Ничего удивительного, что она его ненавидит. Она никогда не выходила замуж повторно?
— Кандида? — смутился Джейми. — Тедди, ты очень быстро изучила работу и чувствуешь себя, я бы сказал, как рыба в воде — но тебе понадобится куда больше времени, чтобы изучить Кандиду Редмейен. Кандида выходит замуж? Она не выходит замуж за мужчин… — он наклонился вперед, хищно согнув пальцы и оскалив зубы, — …она ест их живьем! — он сделал большой глоток вина. — На завтрак.
Тедди была заинтригована этой историей. Ее мнение о Кандиде возросло. Потерять ребенка, пройти через развод с человеком, ответственным за его гибель, а затем собраться с силами и выстроить дело! Что за женщина! По сравнению с этим ее собственные проблемы с Майком выглядели чепухой. Кроме того, она подивилась, каким же чудовищем был Джек Делавинь, позволивший умереть сыну, а затем отвернувшийся от скорбящей жены. Она, конечно, уберет его из списка для «ФРЖ Барнеков», но постарается побольше узнать об этом ужасном человеке. Кандида права — он, действительно, совсем не заслуживает работы.
14 января, 1984
Был пронзительно холодный день. Доктор — если специалиста такого рода можно было назвать доктором — практиковал в одном из больших безымянных домов, тянущихся вдоль Харлей-стрит.
Молодая, привлекательная женщина безостановочно ходила вокруг стола, загромождавшего середину приемной, в которой сидели и другие посетители — старик, тяжело опирающийся на трость, женщина на сносях, семейство из двух девочек и их тучной мамаши. Заставив себя не разглядывать их и удивляясь, что же могло привести сюда других людей, она начала листать один из журналов, разбросанных на столе красного дерева. Бесконечные фотографии глухих шотландских охотничьих угодий, изображения собак и лошадей, портреты молодых светских женщин с застывшими улыбками, расчетливо повернувшихся в три четверти профиля, от чего их обычно плоские лица приобретали временную выразительность перед камерой. Затерявшись в созерцании этой беззаботно выглядящей жизни, она вздрогнула, когда помощник доктора объявил от двери: