— В таком случае речь идет о шантаже? Чего вы хотите? Денег?
Она гордо задрала подбородок.
— Нет, не денег, а лишь то, что они могут мне дать, месье Арчер. Я хочу, чтобы меня признала моя семья. Я хочу, чтобы они признали, что я не мадемуазель "Без имени"!
— И заодно получить часть наследства месье Кроули, — с изрядной долей цинизма сказал он. — Вы считаете, что можете появиться здесь неизвестно откуда…
— Из монастыря Святой Урсулы, месье, — тихо поправила она его.
— И получить часть наследства Кроули с помощью угрозы подать в суд на моих клиентов? Без предъявления свидетельства о рождении, или завещания, или какого-либо доказательства в письменной форме, лишь с одной угрозой призвать неизвестного свидетеля? Вы очень молоды и весьма наивны, мадемуазель. Необоснованное, безнадежное обращение в суд вызовет лишь скандал, который опозорит ваше собственное имя и оклевещет честное имя месье Кроули. Мне кажется, что вы, мадемуазель, на такое не пойдете, каким бы ни было ваше настоящее имя.
— Кроули! — закричала она, и в глазах ее начался такой пожар, который очаровал его и в то же время вызвал тревогу. — Мать-настоятельница скажет вам, что я не лгу! Это она сообщила мне, что мой отец обещал мне приданое!
Алекс был потрясен ее словами. Он бросил взгляд на дуэнью девушки:
— Это правда, мадам?
— Думаю, что да, — ответила мадам Дюкло.
Он бросил еще один острый взгляд на нее, сразу почувствовав в ней то высокомерие, которое было свойственно всем старинным креольским семьям, высокомерие, которое обычно сопровождалось язвительным презрением ко всему американскому. Она мало говорила, но ее роли в этом никак нельзя было недооценивать. Интересно знать, на какую выгоду она рассчитывает, принимая участие в заговоре, если только такой заговор будет в результате раскрыт? Он был в этом почти убежден.
Мать-настоятельница монастыря, — не больше, не меньше! Он крепко сжал челюсти.
— Можете не сомневаться, я наведу у ней справки. Всего хорошего, мадам, всего хорошего, мадемуазель.
Поклонившись, он вышел из гостиной.
Выйдя на улицу, он быстро зашагал к своей конторе. Пройдя с полквартала, он вдруг понял, что очень зол, и, удивляясь самому себе, сбавил шаг. Обычно его никогда до такой степени не возбуждали его адвокатские дела. Может, он утратил самообладание из-за того, что эта девушка выступила с угрозой в адрес Нанетт?
Потом он внезапно осознал, что за время этой беседы ни разу не подумал о Нанетт, и все же в голове у него роились видения этой ей угрожавшей девушки. Гордо вскинутая, нежная шея, роскошный водопад ее золотисто-каштанового цвета волос, теплый персиковый цвет кожи, оставшийся неизменным, несмотря на ее черное платье, милые изгибы рта, из которого вылетала эта кощунственная ложь! А какая власть заключена в этих странных глазах!