Феноменальное чутье никогда не подводило известнейшего и опаснейшего среди знаменитых критиков. Рыхлый, деликатный, с теми особыми модуляциями в голосе, которые выдают гея, Хоган «делал погоду» в киномире Европы, успешно распространяя свое влияние на территорию Голливуда. За глаза Руффо Хогана называли так же, как и в официальных речах, — гениальным, сопровождая этим эпитетом прозвище «стервятник-хамелеон». Все знали, что могучую убойную силу, позволяющую влиятельному критику уничтожить любую процветающую репутацию, можно купить. Правда, несгибаемая принципиальность «стервятника-хамелеона» стоила очень дорого и многим была не по карману. Шеф мог себе позволить купить голос Руффо, особенно отважившись на столь дерзкое предприятие. Польщенный предоставленной ему ролью концептуального лидера группы, Руффо даже позволил Тино некоторое панибратство, основанное якобы на старинной дружбе. Но в последние дни он часто жалел об этом, испытывая физический дискомфорт от соседства с беспардонным «козлом».
Когда на экране вновь появилось лицо синеглазой шлюхи, лежащей под осатанело берущим ее офицером СС, Тино саданул соседа локтем в бок.
— Ну, что скажешь, умнейший? Высший пилотаж — запредельные глазки!
— Я все давно заметил, Заза, — поморщился Руффо, демонстративно отодвигаясь в сторону. — Честное слово, ты и сам на нее сразу запал, но все еще топчешься в нерешительности, как деревенский жених.
— Заза, у тебя дьявольский нюх на дорогие штучки. В этой грудастой телке что-то есть, — поддержал Шефа продюсер Квентин Лизи — самый молчаливый представитель ведущей тройки.
Он предпочитал высказываться последним, поскольку от его слов зависела решающая деталь — затейливая закорючка в чековой книжке, обеспечивающая жизнеспособность всего предприятия. Монотонно, как для протокола, Квентин добавил:
— В актрисе чувствуется надлом, просветленный трагизм, притягивающее обаяние подлинности.
Шеф одобрительно сжал плечо Квентина, шумно вздохнул и хлопнул в ладоши:
— Кончили. Все сюда!
Пятеро заметно повеселевших мужчин из задних рядов подтянулись к лидерам.
Зоркие глаза Зазы Тино пробежали по застывшим в ожидании лицам.
— Что, парни, остановились на объекте Д. Д.? — В голосе Шефа слышалась какая-то подковырка. Руффо принял в кресле барственно-небрежную позу и ловко подхватил брошенный ему «мяч»:
— Мы назвали себя экспериментаторами, а это значит — выбрали дорогу проб, ошибок, сомнений, дерзаний… Мы отказались от однозначности, покоя правильных решений…
— Помилуй, Руффо! Здесь не международный конгресс кинематографистов! — Тино живописно воздел руки к светящемуся потолку. — Умоляю, говори прямо: да или нет?