Чак крепко сжал зубы, выпятив упрямый подбородок. Лежащая в кровати Дикси видела его профиль, четко вырисовывающийся на чистейшей эмали лилового небосклона. Обнаженное тело с бокалом в небрежно откинутой руке приняло позу статуи. Такими гордо-непреклонными, уверенно-задумчивыми отливают из бронзы победивших героев.
«Кажется, ты ничего не придумала на этот раз, Дикси», — решила она, любуясь Чаком.
Впервые Дикси занялась благотворительностью. И оказалось, что устраивать карьеру другому намного проще, чем свою собственную, особенно если он не ломается и не капризничает, а послушно следует мудрым советам. Приятным открытием стало для Дикси и то, что она, в сущности, располагает немалыми возможностями в киномире. Чакки нельзя было обвинить в чрезмерной гордыне или щепетильности. Простодушие и уверенность в себе делали его неуязвимым для уколов мелкой зависти или неудовлетворенного тщеславия. Чак шел к успеху, не замечая неизбежных маленьких поражений, которые способны были привести к депрессии такую утонченную натуру, как Дикси. Он поселился в ее парижской квартире, сразу заявив:
— Пока я на нулях и воспользуюсь твоей добротой. Потом сочтемся, Дикси. — Больше к вопросу о деньгах Чак не возвращался, получая в дар все необходимое — одежду, пищу, знакомства и даже возможность совершать частые поездки.
Благодаря Дикси, снимавшейся в Риме, Чак получил эпизодическую роль в боевике, а затем вновь оказался в Голливуде. И снова — при содействии Дикси — крошечная роль. Почти полгода тщетных попыток прорваться в герои — невыносимо долго для строптивого гордеца и совсем пустяки для того, кто твердо знает: «Я вам еще покажу, братцы!» Тем более что жизнь, которую вел Чак, казалась ему потрясающей.
В Париже Дикси поставила все сразу на широкую ногу. Продав две картины, она привела в порядок квартиру и широко распахнула двери для всех, кто представлял деловой интерес в киномире. Пестрая толпа любителей богемных тусовок приносила небогатый улов — по-настоящему влиятельных людей среди гостей Дикси было немного. Но сама атмосфера ночных пиршеств, переходящих в круглосуточные кутежи, настолько волновала провинциального паренька, что Дикси и сама получала неожиданное удовольствие от давно опротивевших безрассудств. Ей нравилось являться предметом вожделения роящихся вокруг мужчин, возбуждая тщеславие Чака. Он не сомневался, что несравненная Дикси принадлежит только ему, поднимая его высоко над соперниками. Столь же веской была победа Дикси над потенциальными конкурентками. Она не ошиблась — женщин тянуло к Чаку. На фоне изощренных, пресыщенных и порочных парижан деревенский увалень лучился свежей, как парное молоко, силой, наивным добродушием и естественностью фольклорного героя.