Графиня наклонилась и взяла Амалию за руку. В этот миг ей было почти жаль внучку, но что сделано, то сделано. И она начала говорить о любви Лауры к Ральфу и его ответной любви, не жалея красок и безбожно перевирая действительность.
Амалия, все еще не способная произнести ни слова, в ужасе смотрела на бабушку. А та продолжала:
— Маркиз намерен сдержать обещание, которое дал Лауре.
Наконец Амалии удалось извлечь из себя нечто членораздельное:
— Но почему вы не рассказали мне об этом раньше?! — с мукой воскликнула она.
Графиня опустила голову.
— Мы хотели рассказать, но умер твой муж, и я запретила Лауре говорить о помолвке. Думала, так будет лучше для тебя.
Амалия закрыла лицо и застыла в этой жалкой позе. Все кончено. Лаура и Ральф… Как все это вынести?
— Лаура ничего не знает о вашем прошлом, — говорила между тем графиня. — Я никогда не беседовала с ней на эту тему. Она слишком юна. Если для тебя это жизненно важно, скажи маркизу, пусть он попросит Лауру освободить его от данного слова. Теперь счастье сестры в твоих руках.
Графиня, затаив дыхание, ждала решения Амалии и с облегчением увидела, как та в смертной печали и отчаянии отрицательно покачала головой.
— Нет, этого я не сделаю. Я люблю Лауру и люблю Ральфа. — И, помолчав, добавила: — Вероятно, мне лучше всего сейчас же собрать чемоданы и уехать отсюда.
— Не надо делать глупости, дитя мое, — покровительственно сказала графиня. — Куда ты поедешь и на что будешь жить, скажи, пожалуйста? У тебя нет выбора. А здесь, в замке, твоя дочь вырастет, ни в чем не зная отказа. Я полагаюсь на твое благоразумие.
Амалия с трудом поднялась, ноги отказывались ей подчиняться.
— Я пойду к себе. Пожалуйста, распорядись, чтобы сегодня меня никто не беспокоил. В том числе и Лаура.
Амалия удалилась, и графиня с облегчением вздохнула. В очередной раз все прошло удачно. Теперь нужно продержаться до свадьбы.
На следующее утро Лаура постучала в дверь сестры. Она нашла Амалию еще в постели и бросилась к ней, чтобы обнять и поцеловать.
— Наконец-то ты здесь! Как я рада!
Амалия чуть заметно улыбнулась, а Лаура оживленно продолжала:
— Ты такая бледная, наверное, устала с дороги. Ну уж теперь мы тебя побалуем. Я принесла тебе завтрак в постель.
При виде Лауры у Амалии заныло сердце. Она всегда любила сестру, а теперь почти ненавидела ее. И все же, все же… Ах, если бы можно было упасть ей на грудь и выплакать свое горе. Но к чему это? Лаура заслуживала большей жалости, чем все остальные участники этой драмы. Всю ночь Амалия перебирала в памяти слова Ральфа, его уверения в любви. И, если он говорил правду, — а для чего ему было притворяться? — бедную сестренку можно только пожалеть. Ральф — человек чести, и если дал слово, то сдержит его.