— Ничего, — утешает меня Петрович, — обомнется, да и привыкнешь. Все привыкают.
— Ага, — соглашаюсь я, — как к чесотке.
Теперь надо пришить черные петлицы с красной окантовкой, прикрепить к ним эмблемы рода войск. Сами артиллерийские эмблемы за последующие полвека практически не изменились. Прикалываю к пилотке звездочку, затягиваю ремень и возвращаюсь на вещевой склад.
— Ну, нет у меня подсумков, — клянется вещевой старшина.
Но я ему почему-то не верю.
— Так что же мне, патроны в карманах таскать? Вот попадусь командиру полка и объясню ему, что один куркуль на складе подсумки зажал.
После короткой дискуссии один подсумок все-таки находится, и я опять иду в баню. Здесь меня уже ждут.
— Пошли быстрее.
— Куда?
— В строевой отдел, — отвечает лейтенант.
— Стоп.
Я притормаживаю остальных и оглядываюсь по сторонам, вроде никто не может нас слышать.
— Значит, так, в разговоре с кадровиками таких слов, как «окружение» и «оккупированная территория», употреблять нельзя.
— Так мы и не были в окружении, — удивляется Петрович.
— Правильно, — подтверждаю я, — не были. Мы все время двигались по не оккупированной территории и немцев в глаза не видели.
— А на Минском шоссе? — опять удивляется механик.
— Не было там никаких немцев, не было, и все. Вы закончили ремонт и, понимая, что от танков все равно не уйти, свернули с шоссе еще до их появления. И на этом стойте насмерть.
Костромитин смотрит на меня очень пристально, смотрит и молчит. Ну хоть кивни, лейтенант. Петрович смотрит на командира и ждет, что скажет он.
— Ты думаешь, так будет лучше? — наконец спрашивает он.
— Я не думаю, я знаю. Ляпнете про немцев — потом не отмоетесь, всю оставшуюся жизнь будете на подозрении. И я вместе с вами.
— А расчет?
— Не было никакого расчета. Вы пушку из ремонта везли, без расчета.
— Завремся, — сомневается лейтенант.
— Ничего, пытать вас никто не будет, и проверить ничего не смогут. А в крайнем случае, у нас справка о подбитых танках есть, причем из армейского штаба.
— Хорошо, — соглашается Костромитин, — давай так и сделаем.
Беседовал со мной старший лейтенант из штабных. Назвать это допросом язык не повернется, хотя кое-что старшой записывал. У меня создалось впечатление, что ему все по барабану, подобные истории за день он выслушивал не один раз, а может, и не один десяток раз. Только справка из Паричского военкомата вызвала у него удивление.
— Вы же не подлежите призыву.
— А куда мне было деваться? Считайте меня добровольцем.
Когда дошли до первого боя, лейтенант удивился еще раз.
— Вот так просто встали к прицелу и сразу попали?