Он утонул. Море его убило, отомстило за что-то. А за что, никто не знал. Мерген, высокий скептик с серыми скучными глазами, сразу же сказал, что те, кто выпендривается, вернее, как он выразился, все выпендрюги, приезжающие сюда отдыхать и затевающие с морем недобрые шутки, кончают таким вот образом. К его словам прислушались, но не все согласились.
Мне показалось, что Мерген слишком упрощает или, может, был в обиде на утонувшего, и теперь потешается над ним. Я все думал, что таится в этой смерти нечто странное, ибо такой человек, как Шарли (так звали погибшего), не мог утонуть в мелководье Аваза. Здоровенное его тело, распластавшееся на пустынном берегу, даже мертвое внушало окружающим какое-то безмолвное почтение.
Тем не менее, смерть наступила, как впоследствии констатировала медицинская справка, «вследствие утопания», и все разговоры вертелись вокруг этого. Мурад сказал, что дело, наверно, не в том, что он плохо плавал. Бывают несчастные случаи, когда и самых отличных пловцов поглощает пучина. Судороги, например. Кто гарантирован от них? Может, парня настигла именно такая участь?
Я внимательно наблюдал за ним, когда он рассуждал о смерти незнакомого ему человека, и уловил, что Мурад опечален искренне. Красавец, в превосходной импортной упаковке, всегда в прекрасном настроении, в тот вечер он сидел передо мной грустный и скучный. Тогда мне, признаться, было несколько стыдно за то, что я принимал его доселе за прожигателя жизни. Мурад оказался к тому же сентиментальным. Впрочем, это свойство натуры характерно для такой категории людей. И все же он поразил меня своей сверхчувствительностью:
— Я представляю себе последний миг его жизни. Он, наверное, сказал себе, умирая: «Что я могу еще сделать, чтобы спастись? Ничего. Все, что я мог, я сделал».
А потом неожиданно обратился ко мне:
— Сколько еще живет после своей смерти человек?
Я ответил:
— От силы две-три минуты, пока не остынет мозг. До тех пор он может слышать. Поэтому, когда кто-то умирает, те, кто сидит у его изголовья, поднимают плач, чтобы умирающий, вернее, уже умерший, убедился в том, что ближние скорбят по нему, что они несчастны.
— Значит, — сказал Мурад, — он боролся с волнами до самой смерти и, только умерев, мысленно обратился к своим близким: «Поймите, что я мог еще сделать? Ничего…»
А потом Мурад все рвался к морю. Аделина его удерживала, как могла. Отговаривал и я. Но он все твердил:
— Будь что будет! Пусть море сделает со мной все, что захочет! А сам при этом чуть не плакал, был в неописуемом смятении. Он скучал по жене и по ребенку, которые остались далеко, домашние и знать не знают — где он? А он здесь не один… Говорил, что и с ним однажды может случиться беда, так что он бесследно исчезнет для близких — бесславно, бесчестно…