— Я на всякий случай принёс две кружки, — говорит он.
— Спасибо, — отвечаю я.
— Я добавил капельку мёду в молоко, подсластить. И щепотку специй, — добавляет он. Он смотрит на нас так, будто на языке у него вертится что-то ещё, но только встряхивает головой и выходит из комнаты.
— Что это с ним? — недоумеваю я.
— Я думаю — ему не по себе. Он нам сочувствует, — говорит Пит.
— Ну да, конечно! — усмехаюсь я, разливая молоко по кружкам.
— Нет, правда. Не думаю, что все поголовно капитолийцы в таком уж бешеном восторге от того, что мы вновь окажемся на арене. Мы или другие победители. Они же привязаны к своим кумирам.
— А я считаю, что они враз позабудут о своих привязанностях, как только начнёт литься кровь, — мрачно изрекаю я. Вот уж что меня совершенно не волнует, так это как влияют Триумфальные игры на настроения капитолийской публики. — Так ты что, смотришь все записи по новой?
— Да нет. Просто заглядываю то туда, то сюда, смотрю, кто какими боевыми приёмами пользуется.
— Кто на очереди? — спрашиваю я.
— Выбирай сама. — Пит подталкивает ко мне коробку с плёнками.
Записи помечены годом Игр и именем победителя. Покопавшись в коробке, нахожу кое-что, чего мы раньше не видели. Год — пятидесятый, то есть вторые Триумфальные. Имя победителя — Хеймитч Эбернати.
— Вот эту мы никогда не смотрели, — говорю я. Пит качает головой.
— Нет. Я знаю — Хеймитчу бы это не понравилось. Мы же с тобой никогда не смотрим наши собственные Игры. К тому же, раз мы в одной команде, то какой нам прок смотреть его Игры?
— А тот, кто выиграл двадцать пятые — он есть здесь?
— Не думаю. Кто бы это ни был, он сейчас точно уже в могиле, а Эффи выслала мне только записи с теми, с кеми у нас есть реальный шанс столкнуться. — Пит вертит в руке Хеймитчеву запись. — Что, думаешь, нам неплохо бы её просмотреть?
— Так ведь это ж единственные Триумфальные, которые у нас есть. А вдруг нам удастся выудить из них что-то полезное? — предполагаю я. Вообще-то я чувствую себя не совсем в своей тарелке. Словно мы собираемся грубо потоптаться грязными сапогами в личной жизни Хеймитча. Хотя вот ещё! Ведь вся эта «личная жизнь» была целиком достоянием публики. К тому же, должна признаться, меня так и распирает от любопытства. — Давай не скажем Хеймитчу, что видели эту запись.
— О-кей! — соглашается Пит и вставляет кассету в проигрыватель.
Я забираюсь на софу и сворачиваюсь клубочком рядом с ним. Потягивая горячее молоко — действительно, просто чудесное со всеми этим пряностями и мёдом — я погружаюсь в Пятидесятые Голодные игры.