После гимна показывают президента Сноу — он вынимает из шкатулки конверт, предназначенный для вторых Триумфальных игр. Президент выглядит моложе, но на него так же противно смотреть, как и сейчас. Тем же тусклым, невыразительным голосом, что и о наших юбилейных Играх, он зачитывает с невзрачного квадратного листка, возвещая Панему, что в честь второго юбилея на Триумфальных играх будут представлены вдвое больше трибутов, чем обычно. Потом запись перескакивает сразу на жеребьёвку, которая кажется бесконечной — так много имён выкликается на Жатве.
К тому времени, как запись добирается до Двенадцатого дистрикта, я уже в полной прострации от количества детей, отправляемых на верную смерть. В Дистрикте 12 Жатву проводит не Эффи, другая женщина, но она точно так же восклицает: «Дамы первые!» Сначала она выкликает имя девочки из Шлака — что она именно оттуда, можно судить по её внешности, — а потом я слышу имя Мэйзили Доннер.
— О! — срывается с моих губ. — Она дружила с моей мамой.
Камера отыскивает Мэйзили в толпе. Она стоит, прильнув к двум другим девушкам. Все светловолосые, все, определённо, принадлежат к семьям торговцев.
— Я думаю, вон там — это твоя мама, обнимает её, — тихо произносит Пит. Он, конечно, прав. В тот момент, когда Мэйзили отрывается от двух других девушек и, собравшись с духом, направляется к подиуму, камера мельком показывает мою маму. Ей тогда было столько же, сколько мне сейчас, и должна признать, тот, кто называл её красавицей — не преувеличивал. Вторая девушка, рядом с ней, держит её за руку и рыдает в голос. Она поразительно похожа на Мэйзили. И ещё кое на кого, кто мне тоже знаком.
— Мадж! — говорю я.
— Это её мать. Они с Мэйзили вроде бы были близнецами. Отец как-то упоминал об этом, — поясняет Пит.
Мама Мадж. Жена мэра Андерси. Она чуть ли не полжизни проводит в постели, разбитая страшными болями. Она затворилась от внешнего мира. А ведь я раньше никогда не улавливала этой связи между моей матерью и матерью Мадж. Вспоминаю, как Мадж тогда, в снежную бурю, появилась у нас с болеутоляющим для Гейла. И вот моя золотая сойка-пересмешница обретает для меня совсем новый смысл — теперь, когда я знаю, что прежней владелицей её была тётя Мадж, Мэйзили Доннер, трибут, погибший на арене.
Имя Хеймитча названо последним. Увидеть его — для меня ещё большее потрясение, чем увидеть собственную мать. Трудно признать, но Хеймитч — там есть, на что посмотреть! Волосы у него тёмные и вьющиеся, а глаза — серые глаза уроженца Шлака — угрожающе сверкают. Уже тогда всем становилось ясно, что их обладатель опасен.