Г-жа Бриньян, не желая того, создавала о ней неблагоприятное мнение. К тому же прошлое Франсуазы многим представлялось странным и загадочным. Люди считали, что путешествия не обходятся без приключений, и, конечно, ей приписывали самые невероятные приключения. Что из того, что она прямодушна, правдива и честна? Достаточно того, что она — племянница г-жи Бриньян и не может не знать всех подробностей поведения особы, с которой вместе живет. Общее существование исключает тайны. Значит, Франсуаза де Клере знала все. И вокруг нее носился глухой ропот некоторого осуждения. Она его чувствовала в поклоне, рукопожатии, намеке, в тысяче мелочей, заставлявших ее страдать и, держась настороже, соблюдать известного рода сдержанность, несколько суровую, которую женщины принимали за кокетство, а мужчины — за осторожность неглупой девушки.
Из мужчин, которых знала Франсуаза, Филипп ле Ардуа — единственный, кто обращался с ней непринужденно и почтительно, как настоящий друг. И тем не менее сегодня она заметила в его глазах тот самый блеск, который выдавал определенные намерения мужчин. И он тоже! Она вздохнула. Недавно поданный голубой листок своим лаконичным содержанием грубо резюмировал все, что думали о ней. Кто же посмел нанести ей такое незаслуженное и грубое оскорбление?
Экипаж остановился перед воротами особняка Бокенкуров. Франсуазе больше всего хотелось отворить дверцу кареты, выскочить из нее и убежать куда-нибудь в темную ночь. Ей казалось, что насмешливые взгляды, которые сейчас на нее устремятся, испепелят ее, и она опустила голову. Фонари под воротами уже осветили внутренность экипажа, где г-жа Бриньян, нежно убаюканная любовными предсказаниями г-жи Коринфской и г-жи Мемфисской, заранее улыбалась яркому освещению и прежде всего высокому комнатному лакею в голубой ливрее, который отворял дверцу и с наглым выражением смотрел на уголок груди, выглядывавший из-за ее распахнувшегося манто.
Широкая спина маркиза де Бокенкура, стоящего посреди гостиной и занятого разговором с маленьким лысым и согнутым старичком, который концом своей трости чертил на ковре контур розетки, повернулась при входе г-жи де Бриньян.
Маркиз де Бокенкур отличался огромным ростом, плотным телосложением, которое поддерживали большие ноги, обыкновенно широко расставленные и обутые в большие лакированные ботинки, и бритой круглой головой. Ему было пятьдесят лет. Натянутая кожа его лица казалось вот-вот лопнет. Разрезы его глаз и рта напоминали щели, которые едва виднелись на его почти безносой физиономии, которая всегда имела веселое и вместе с тем пошлое, смелое, плутоватое, добродушное выражение. Он часто нарочно путал имена, нарочито ошибался в лицах и их общественных положениях. Так он показывал людям, что они не выделяются для него из общего ничтожества. При всем том он отлично понимал, с кем имеет дело, и в точности знал, что можно получить от каждого, ибо под столь старательно выработанной манерой поведения он скрывал тонкий ум человека, которому пришлось рассчитывать только на самого себя, прежде чем начали считаться с ним.