Г-н де Бокенкур, рисуя перед г-ном Гангсдорфом нынешнее положение, сам верил своим словам. Он смотрел на мир мрачно.
Он, который громко провозглашал свое презрение к современности и нынешним нравам, усиленно объявлял себя человеком прошлого, в сущности желал бы видеть общество не изменившимся, хотя на словах находил его самым пошлым и глупым из всех мыслимых. Каково бы оно ни было, он, в конце концов, желал, чтобы оно сохранилось и удержалось надолго, потому что оно как-никак позволяло ему жить удобно и более или менее по своему вкусу. Поэтому, когда бывали выборы, он отправлялся в мэрию подавать голос за кандидата умеренных, одинаково ненавидя как радикалов, так и реакционеров, которые, не понимая того, служили одному и тому же делу, делу переворота.
Г-н де Бокенкур поддерживал свою осведомленность в политике чтением газет всех направлений. Было удовольствием смотреть на него, когда он по утрам, полуголый, в своем огромном халате, читал анархические листки. Они вызывали в нем ярость и смутный страх, и он относил их в комнату своей невестки, куда входил, как всегда, без стука. Г-жа де Бокенкур обыкновенно пребывала еще в постели или совершала свой туалет. Он выбирал самые ядовитые статьи и обсуждал самые тревожные сообщения, а г-жа де Бокенкур в его присутствии надевала чулки или меняла сорочку со своей привычной непринужденностью и простотой, причем он не обращал внимания на красивую ляжку или прекрасное плечо, которые она спокойно являла его взору и которыми он интересовался гораздо меньше, чем петицией о семичасовом рабочем дне или какой-нибудь филиппикой против гнусного капитализма. Г-н де Бокенкур заключал из прочитанных статей о приближении великих бед.
Предсказания де Бокенкура довольно сильно пугали г-на де Гангсдорфа, который дорожил своими деньгами, хотя гораздо менее, чем своими вещицами. Не беда, если ему оставят только кусок хлеба, лишь бы ему позволили есть его в обществе его милых стекляшек. Он по-настоящему боялся только за них, но считал, что все-таки нужны очень великие потрясения, чтобы они могли отозваться в отдаленном Мурано, где дожидались его любимые вещицы, радужные и прозрачные, среди молчания гладких и сонных вод. Он часто думал, что для полноты счастья ему не хватало только любви. Но при таких словах г-на де Бокенкура любовь в Париже его пугала.
— Вам следовало бы жениться, г-н де Гангсдорф, — улыбнулась г-жа де Бокенкур, угадав его мысли, прибавляя несколько неуверенных мазков к цветку, который она воспроизводила на холсте.
Г-н де Бокенкур, стоявший возле своей невестки, бесцеремонно положил свою руку на ее прекрасные плечи.