Однако слухи продолжали потихоньку распространяться. Серпиньи, встревоженный и раздраженный, обдумывал, как бы отвлечь внимание. Ему пришла в голову мысль о большом празднестве, которое могла бы устроить в его честь в Лувесьене г-жа де Бокенкур. Праздник будет своего рода освящением его мастерской, называемой им торжественно Домом огня. Г-н де Бокенкур охотно поддержал его план. Слухи по поводу него и его невестки досадным образом упорно держались. Поговаривали о скандале. Надо как-то прекратить всякие шушуканья. Решили устроить грандиозные гулянья с иллюминацией и фейерверком. Серпиньи предложил провести лотерею, предметы для которой доставит Дом огня. Он усматривал помимо прочего приятную возможность поживиться, продав г-же де Бокенкур по высокой цене вещи, которые послужат выигрышами.
Де Серпиньи попросил молодого Вильрейля сделать для лотереи образцы. Вильрейль ревниво оберегал все, что выходило из его печей, привнося в работу свое высокое мастерство и душу. Кончив работу, он проводил долгие часы в созерцании созданного им предмета, влюбленно поглаживая его рукой. Когда он оставался один, он громко с ним разговаривал, как-то странно и задумчиво глядя на него.
Празднество состоялось 5 июня. Обед сервировали на маленьких столиках в ожидании наступления темноты и начала представления. Буапрео вызвался руководить увеселениями. М-ль Вольнэ из Большой оперы исполнила с г-ном Гатра сцену огня из «Валькирии», а м-ль Кингби — античные танцы.
В последние дни перед праздником де Серпиньи разрывался на части. Он организовал рекламу в газетах с сообщением о празднестве. В статьях превозносился Дом огня, произведения которого столь высокохудожественны, что они будут демонстрироваться на выставке будущего года. В то же время де Серпиньи делал последние попытки овладеть кошельком де Гангсдорфа. Барон ускользал. Он утешался после неудавшейся женитьбы, тратя деньги на женщин. Доставшаяся ему после Филиппа ле Ардуа и толстого Бокенкура м-ль Вольнэ стоила ему не только больших денег, но и сил. Он засыпал от усталости, но на праздник поехал.
Баронесса де Витри тоже приехала вместе с дочерью, поправившейся после лихорадки, и Франсуазой, которой она предложила место в своей карете. Франсуаза не хотела ехать в одной карете с де Витри, но г-жа Бриньян настояла, рассчитывая остаться наедине с Антуаном де Пюифоном в одной из тех милых кареток, которые она так любила.
Франсуаза неловко себя чувствовала в старинном и просторном экипаже баронессы. Во время поездки Викторина волновалась. Ее одели в отвратительное платье, отделанное внизу отвратительными кружевами, которые она оторвала в дороге ногтями и, свернув в клубок, спрятала под подушку. Г-жа де Витри распространялась о достоинствах Бокенкуров, все время трогая пальцем свою только что облупившуюся щеку. Ничего не могло быть, по ее словам, трогательнее верной привязанности Бокенкура к его невестке. Она не уставала восхвалять, как они взаимно друг друга утешают, он ее — в утрате мужа, она его — в смерти брата. Франсуаза старалась сохранять молчание. Викторина с насмешливым видом кусала свои тонкие губы и едва удерживалась, чтобы не расхохотаться.