В среду утром она полулежа устроилась там с чашечкой кофе и свежим номером «Таймс». Вошла Анна, и девушка сразу заметила ее изможденное лицо со следами бессонницы, но вместе с тем живую искорку в глазах.
— Ты выглядишь усталой, Анна. Может, поспишь?
— Ни за что!
— Как хочешь. — Мадлен привыкла к немногословию подруги, но сейчас в ее тоне послышалось нечто такое, что заставило Мадлен отложить газету и выпрямиться. — В чем дело?
Анна натянуто улыбнулась. Ее лицо так сильно побледнело, что обрамленные синяками глаза и губы выделялись и без косметики.
— Я решила, что делать. — Она произнесла это так хрипло, что у Мадлен по телу побежали мурашки.
— С ребенком?
— С ребенком.
Мадлен ждала.
— Я поступлю так, как желает Рэнди. Он — мужчина. Ему и принимать решения. — На ее губах играла та же холодная, безрадостная улыбка. — Но ему придется смириться с возможными последствиями.
— Что ты имеешь в виду? — нервно спросила Мадлен.
И подруга рассказала, как собирается поступить.
«Беллависта» была обшарпанной, унылой гостиницей в районе Шестидесятой улицы к западу от Бродвея. Трудно было представить, как она некогда выглядела, чтобы оправдать свое название. Теперь же ее фасад выходил на испанскую бакалейную лавку, китайскую прачечную и магазинчик греческих сладостей, а над ними располагались квартиры с разбитыми и заколоченными окнами.
Комната, за которую Мадлен заплатила тридцать долларов вперед настолько скучающему портье, что он даже не покосился на двух хорошеньких девушек с одним-единственным маленьким саквояжиком, выходила окнами на школьный двор в соседнем квартале. Сетка забора, вероятно, давно была прорезана кусачками, и за ней на площадке шумно играли в баскетбол мальчишки.
Комната оказалась маленькой — с двуспальной кроватью, прикроватным столиком, корзиной для мусора, подставкой для чемоданов с оборванным ремнем и повешенной над кроватью литографией с видом Альп. За дверью в санузле — маленькая, во многих местах проржавевшая ванна, унитаз, раковина и треснутое зеркало.
— Ох, Анна… — начала Мадлен, но подруга ее оборвала:
— Который час?
— Без четверти два.
— Хорошо. — Она поставила саквояж на прикроватный столик. Быстро открыла, достала оттуда белую ночную рубашку, переоделась, а платье небрежно швырнула на пол. Но прежде чем надеть рубашку, прижала ладонь к животу и что-то прошептала, но Мадлен не расслышала слов. Натянув через голову рубашку, Анна откинула одеяло.
— По крайней мере простыни чистые, — сказала она. Легла на постель и уставилась в потолок.
Они ждали.
Без четырех два раздался стук в дверь.