Теперь за городом возвышался огромный искусственный холм: покрытые наслоениями грязи каменные последствия бомбежки. По слухам, этот памятник разрушительной силе человека хранил в себе целое состояние — драгоценные металлы и камни. Но ведь никто не собирался разбирать знаменитый городской завал.
Война кончилась четверть века назад, но Мадлен в Пфорцхайме испытывала смущение, потому что была американкой. Ее страна уничтожила когда-то красивый городок, и смущение вызывали сигналы, которые, она чувствовала, исходили от немцев. Одни явно перегибали палку, подчеркивая хорошее отношение. Другие по-прежнему таили в душе неприязнь.
— Ich hätte gern einen schwarzen Kaffee, bitte[23], — запинаясь попросила Мадлен официанта. Она села за свободный столик в непрезентабельном и довольно унылом кафе. Наступил так называемый das Mittagessen — дневной перерыв, который каждый в институте мог взять между одиннадцатью и двумя часами. Вместо того чтобы отправляться в излюбленные студентами заведения, Мадлен предпочитала уединение рабочей забегаловки, где подавали кофе и выпечку. Лучше уж сидеть вообще одной, чем одной, но в окружении студентов, которые успели познакомиться и понравиться друг другу.
Мадлен уехала из Нью-Йорка не сразу после того, как Хэдли вернулся в университет. Она окончила интенсивные курсы немецкого языка в Берлице. И теперь с ней по вечерам занимался адъюнкт-профессор. Но поскольку в институте все преподавание велось на немецком, к середине дня у нее так раскалывалась голова, что она была не в состоянии поддерживать разговоры с сокурсниками и хотела одного — передышки.
Хозяйка заведения, высокая, измученная заботами женщина, принесла ей кофе. Мадлен, прибегнув к языку жестов, заказала выпечку — кусочек тоненького торта с шоколадными и миндальными хлопьями. Она жила в Западной Германии почти месяц. Бывали дни, когда немецкий свободно отскакивал от зубов. Но случались и такие, как сегодня, когда мозг и язык отказывались действовать синхронно, и девушка чувствовала себя запинающейся деревенской дурочкой.
В такие дни Мадлен не могла понять, что на нее нашло, когда она оставила Университет Колорадо. Почему решила, что после интенсивного курса способна учиться в немецком институте, где все предметы преподают на немецком языке? До того как записаться на курсы в Берлиц, она ни слова не слышала по-немецки — разве что в нескольких фильмах Райнера Вернера Фассбиндера, когда занималась на семинаре. Все твердили, что немецкий — легкий язык, похож на английский и всякое прочее. Легко говорить…