— Тише, моя милая, — пытался ее успокоить его мягкий голос, — почему ты так расстраиваешься, ты что, плохо себя чувствуешь?
Так как она не отвечала, его глаза потемнели от испуга, он выпрямился, подбежал к звонку и нажал его кнопку сильно и непрерывно, видимо, вызывая Кэт. Когда он вернулся к ее кровати, она уже сумела совладать со своей слабостью. Опущенные веки скрывали от нее его лицо, но она могла ощущать его близость в напряженной тишине, заполнившей комнату. Хотя он и не говорил ничего, она, казалось, чувствовала, как он изучает глазами ее лицо в течение бесконечных секунд, и попытки сохранить спокойствие забрали у нее так много сил, что поспешное появление Кэт принесло ей неописуемое облегчение. Он обменялся со старухой несколькими скупыми словами, прежде чем выйти из комнаты, и чувствовалось такое ощущение разрядки напряжения, с каким Джорджина не могла бороться. Беспричинно страдая, она упала в ласковые руки Кэт и плакала до тех пор, пока не забылась сном.
На следующее утро она была взбешена на себя саму, когда вспомнила свое, казавшееся ей унизительным, состояние в предыдущую ночь. Освежающий сон прогнал физическую слабость, на которую она с радостью свалила вину за те неустойчивые эмоции, что сделали ее уязвимой для той силы, которую Лайэн Ардьюлин скрывал под защитной маской простого обаяния. Если и надо было найти какое-либо предупреждение об этой силе, то она нашла его вчера, когда прогуливалась по картинной галерее и изучала дюжину или более семейных портретов предшествующих старейшин клана. Они выглядели буйными мятежниками, все как один, с чужими жуликоватыми бровями, озорно нависавшими над голубыми глазами, светящимися чувством юмора; надменно расширенные ноздри, и губы, способные даровать вихрь поцелуев взятым в плен девчонкам или извергать ядовитые тирады дерзкой брани на врагов. Все старейшины были нарисованы небрежно опирающимися на один и тот же широкий выступ камня у камина, в котором была глубоко вырезана семейная эмблема: орел с крыльями, расправленными перед полетом, и под ним девиз: «Мы готовы на все!».
Даже учитывая небрежную простоту костюма для верховой езды, который Лайэн выбрал для позирования, и руку художника двадцатого века, рисовавшего его, но то же самое мятежное чувство гордости, заставлявшее его диких предшественников грабить и мародерствовать на их пути через всю ширь Ирландии к беспредельной власти на западном побережье, было и в его портрете для любого человека, имеющего глаза, чтобы видеть. «Мы готовы на все!»
Первый старейшина был готов на все, чтобы завоевать приз, которым стала Орлиная гора. До каких пор готов идти сегодняшний старейшина, чтобы сохранить его?