Чернышевский очень близко подходил к пониманию диалектики истории, ее скачкообразного развития. Еще в 1859 году он писал об этом: «История движется медленно, но все‑таки почти все свое движение производит скачок за скачком, будто молоденький воробушек, еще не оперившийся для полета, еще не получивший крепости в ногах, так что после каждого скачка надает, бедняжка, и долго копошится, чтобы снова стать на ноги, и снова прыгнуть, — чтобы опять‑таки упасть… Таков общий вид истории: ускоренное движение и вследствие его застой и во время застоя возрояедение неудобств, к отвращению которых была направлена деятельность, но с тем вместе и укрепление сил для нового движения, и за новым движением новый застой и потом опять движение, и такая очередь до бесконечности» (VI, 13).
В понимании этой закономерной смены периодов революционной активности и застоя, в понимании того, что эпохи реакции — это в то же время эпохи укрепления сил и подготовки к новому натиску революции, Чернышевский видел источник неистребимого исторического оптимизма, основанного не на иллюзиях, а на готовности продолжать мужественно работать на завтрашний день и в периоды длительной реакции и застоя: «Кто в состоянии держаться на этой точке зрения, тот не обольщается излишними надеждами в светлые эпохи одушевленной исторической работы: он знает, что минуты творчества непродолжительны и влекут за собою временный упадок сил. Но зато не унывает он и в тяжелые периоды реакции: он знает, что из реакции по необходимости возникает движение вперед, что самая реакция приготовляет и потребность, и средства для движения» (VI, 13–14).
Именно эта смелая точка зрения и является основой идейных задач «Пролога». Осмысление опыта идейной борьбы вокруг «дела освобождения» и причин поражения демократических сил, всестороннее освещение реального соотношения сил, столкнувшихся в этой борьбе, углубленная разработка философско — исторических, социально — политических и этических идей, в более общей форме уже развернутых в «Что делать?», но теперь требующих уточнения и развития в применении к сложным условиям длительного общественного застоя, — все это нужно Чернышевскому для идейно — эстетического утверждения той же последовательнодемократической и последовательно — революционной позиции, для воспитания выдержки и стойкости, верности великим задачам революционного преобразования действительности.
Значение «Пролога» для своего времени заключалось именно в том, что идейному разброду, настроениям разочарования и растерянности перед силами реакции Чернышевский противопоставил мужественную позицию исторического оптимизма, не рассчитывающего на быстрый успех и преодолевающего трудности кропотливой идеологической подготовки «средств для движения». Роман служил духовному вооружению демократического читателя своеобразным революционным стоицизмом, основанным на самой трезвой, суровой оценке реального положения вещей и далеком от каких‑либо иллюзий, но столь же далеком и от уныния, бездеятельного скептицизма, бесперспективности. Эти новые идейные задачи и порождают те новые черты художественной манеры и стиля «Пролога», которые отличают его от первого романа Чернышевского.