Более двадцати лет назад я в одиночку странствовал по Северному и Приполярному Уралу в надежде отыскать следы цивилизации, некогда существовавшей в этих ныне диких и холодных местах. Все лето, ползая с горки на горку, иногда на четвереньках, обследовал самые потаенные склоны, уступы, распадки, редкие каньоны и речки, перебирал камни в осыпях с надеждой обнаружить следы обработки, бил шурфы, чтоб добраться до материковой скалы, – все впустую. Ледник снес, срезал, перемолотил все в валуны, в песок, в глину и сровнял древний ландшафт, похоронив его под мощной мореной.
И вот уже осенью, по первому снегу, голодный, простывший насквозь, я выбрался в жилые места и в полузаброшенном поселке бывшего лесоучастка попросился у первой встречной бабушки на постой, чтобы отлежаться пару дней и двигать дальше, в цивилизацию. Но старушка мне бесцеремонно отказала и послала к учительнице, указав на небольшой домишко с палисадником из горбыля. Учительница оказалась во дворе – мела мокрый снег с крыльца. Легенда у меня была отработанная и много раз проверенная: я турист-одиночка и рыбак (для чего таскал с собой спиннинг, блесны, крючки и прочий хлам), а то ведь скажи про древнюю цивилизацию – подумают, ненормальный. То же самое я сообщил и пожилой учительнице, как мне показалось, полностью слепой, ибо она легкими движениями пальцев ощупала мое лицо (к стыду, от неожиданности я отдернулся). Разглядеть она толком меня не сумела ни глазами, ни руками, хотя всегда точно смотрела в лицо большими и будто бы внимательными глазами и вроде бы поверила в легенду. Внешне она явными следами былой красоты напоминала Маргариту Терехову, но сильно постаревшую. Однако под приятным внешним обликом четко угадывался строгий и даже жесткий характер, особенно в речи – голос был хрипловатый и властный. Или это срабатывал еще школьный инстинкт: перед всеми учителями я до сих пор ощущаю некоторую робость.
– Баня за огородом, – сказала она. – Топи и мойся. Потом накормлю.
Я пропарился в бане, после чего наелся огненных щей с настоящим домашним хлебом и лег спать на горячую печь, хотя пасмурное солнце еще было высоко. А моя суровая хозяйка наугад достала навесной замок с полатей, демонстративно замкнула сундук, собралась, взяла палку и куда-то пошла вдоль деревни.
На закате же я сам проснулся с сильной головной болью и мокрый от пота. Слез с лежанки и без особого любопытства стал рассматривать пустые, беленные известью стены старушечьего одинокого жилья. Бросилось в глаза, что нет обычных для деревни фотографий родственников, а также полное отсутствие книг и учебников. Очки на круглом столе с толстыми линзами (что-то все-таки она видела), клубки ниток, спицы, крючки, в одном углу на стуле – гармошка, в другом какой-то несуразный, безыскусный резной столбик, назначение коего вообще было непонятно. Единственным украшением дома были цветы на окнах и разноцветные салфетки с плетением по кромке – что-то наподобие макраме. Они лежали всюду: на столе, спинках старых стульев, на гармошке и даже на деревянном сундуке.