– Есть много такого, чего не должно было случиться, – медленно произнесла она, – но мне кажется, к нам это не относится.
Он отодвинулся, нарушив единение их тел, но взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Глаза его были закрыты, словно он хотел вычеркнуть из памяти все случившееся.
Минуты ей показались часами, а потом, так и не открыв глаз, он хрипло произнес:
– Это ничего не меняет.
Все прошлое унижение Шей не шло ни в какое сравнение с теперешним.
– Ты думаешь?..
Она не смогла закончить предложение. Не смогла найти слов. Ей была невыносима мысль, что он решил, будто она продается ради спасения отца или самой себя.
– Наверное, тебе просто стало любопытно, каково это быть с мужчиной, который десять лет пробыл в клетке? Господи, я даже не мог предположить…
Голос полный горечи осекся, и она поняла, что он винит себя за все случившееся, и эта вина заставляет его обрушиваться на нее.
– О Рейф, – прошептала она, – неужели ты не понимаешь, что я сама хотела?.. И если после всего я стала… шлюхой… значит, так тому и быть.
Он погрузился в такое долгое молчание, что она даже засомневалась, слышал ли он ее слова.
– Почему? – спросил он. – Почему?
Она поняла, что он имел в виду: почему она захотела его – осужденного преступника. Ее рука легла ему на грудь.
– Не знаю, – солгала она.
– Я не верю в дары. Последним подарком, полученным мною, были кандалы. Сержант, который сопровождал меня в тюрьму, сказал, что это мне подарок от армии.
Он замолчал, и она поняла, что он вновь переживает ту минуту. Шей было очень больно за него.
– А что твои родные? – спросила она.
До сих пор он ни разу не упомянул о своей семье.
– Убиты команчами, когда я был ребенком, – ответил он бесстрастным голосом, который, как она теперь знала, скрывал кипение чувств.
– А ты? – продолжала расспрашивать она.
– Меня взяли в плен, освободили через несколько месяцев. – Он пожал плечами:
– Если это можно назвать освобождением.
– Сколько тебе тогда было лет? – спросила она, ужаснувшись.
Опять пожатие плечами.
– Шесть. Семь.
В его взгляде появился знакомый холодок, и она догадалась, что он опять спрятался в скорлупу.
Рейф дал понять, что больше не собирается говорить о себе. Он все еще крепко сжимал ее руку, но ей показалось, что он даже не сознает этого. Ей хотелось коснуться его по-другому, но она опасалась, что он не правильно истолкует это и совсем отодвинется. Поэтому она ждала в напряженной тишине, нависшей между ними.
Он первым нарушил молчание:
– Расскажи мне о Бостоне.
– Рассказывать особенно нечего. Я уже говорила тебе, что делала шляпки, – неохотно ответила она. Все же ей было приятно, что он не прибегнул к обычному молчанию, которое всегда следовало за любой минутой теплоты, возникшей между ними. – У моей матери было маленькое шляпное ателье. Я придумывала фасоны.