— Ты ведь веришь, что я говорю правду о страусиной даме? Она говорит, что…
— Хватит, Грейси. Не будем сегодня фантазировать, ладно? У папы был трудный день.
— А я не фантазировала, — сказала Грейс, обидевшись на отца.
Девочка потянула одеяло, лежавшее на сиденье, и укуталась по шею. У папы было то настроение, когда он не слушал ее; даже когда смотрел на нее, ей казалось, что он думает о своем. Как будто мысленно представляет кого-то другого. И вид у него был печальный.
Грейс выросла в печали. Она знала, что лучше всего в такие минуты не шуметь и свернуться калачиком. Но ведь она и так молчала целый день, а ей ужасно хотелось поговорить с кем-нибудь. Особенно с папой.
Войдя в дом, Грейс сразу направилась к холодильнику и достала тяжелую кастрюлю с едой, приготовленной бабушкой. Пришлось постараться, чтобы не уронить.
— Это нужно разогреть в духовке, — сказала она, гордо протягивая отцу кастрюлю.
Он забрал у нее запеканку и сунул в духовку.
— Я сейчас пойду принять душ, а тебе поставлю DVD.
Она хотела сказать, что не хочет смотреть кино, но отец уже повернулся и пошел к двери.
Девочка забралась на диван, закуталась в одеяльце и принялась сосать большой палец. Все равно на нее никто не обращал внимания. Прошло, наверное, сто лет, пока папа принимал душ, а когда он появился из ванной в спортивных штанах и с мокрой головой, капли с которой падали на красную университетскую футболку, она ходила за ним хвостом, говоря обо всем, что приходило в голову.
— По дороге в больницу мне пришлось сидеть на переднем сиденье дедушкиной машины. Мы ехали за «скорой». И он дал мне порулить, пока мы въезжали на паром. Я ехала очень медленно. Я хороший водитель. Я видела, как косатка пожирала тюленя. Жуть!
Ей никак не удавалось привлечь внимание отца. Он почти на нее не смотрел, а сам становился все печальнее и печальнее, настолько, что Грейс тоже загрустила. И почувствовала себя ужасно одинокой.
Настало время ложиться спать: отец переодел ее в пижамку и подоткнул одеяльце, а она еле сдерживала слезы.
Тогда папа прилег рядом.
— Прости, если я вел себя странно, принцесса. Больница напомнила мне о сестре.
— О Мии, — серьезно сказала она, желая продемонстрировать, что запомнила имя, которое взрослые почти никогда не произносили вслух. — Значит, ты ненавидишь больницы?
— Если бы это было так, то из меня получился бы неважный врач. — Он улыбнулся, глядя на дочь. — Кроме того, в больнице я получил тебя.
Она теснее прижалась к отцу. Это была одна из ее любимейших историй.
— А как я выглядела?
— Как маленькая принцесса. У тебя в ту пору были голубые глазки. И ты почти совсем не плакала.