— Твоя бабушка сообщила мне, что ты летишь сюда, — сказал он. — Она велела мне встречать тебя, но я не был уверен, прилетишь ли ты.
Рука об руку они пошли к машине. Уже в машине Джеймс положил ей руки на плечи и долго глядел ей в глаза, прежде чем заговорил:
— Если бы ты не приехала, я бы умер от отчаяния.
— А мне казалось, Джеймс, что прошли века — даже тысячелетие.
Он кивнул.
— Я все никак не мог увидеть твоего лица, сколько ни пытался. Я даже рисовал твой портрет, пока ожидал.
Она улыбнулась улыбкой обожания.
— В самом деле? Могу я видеть его, Джеймс?
Он пожал плечами.
— Я не смог тебя нарисовать. Так и бросил.
— Почему?
— Потому что я не мог увидеть твоего лица. Как будто я ослеп от любви. Не думаю, что я снова смогу рисовать: я нетрудоспособен, я вижу только мою дорогую девочку.
Она провела ладонью по его лицу, и ее сердце почти разорвалось от всепоглощающей любви и радости.
— Когда-нибудь, когда я стану старой и толстой, ты сможешь меня нарисовать.
— И ты этого захочешь?
— Да.
Они оба рассмеялись и обнялись, потом Джеймс включил мотор и они поехали в Ханахин.
Они были почти у цели, когда Джеймс указал в сторону океана.
— Взгляни, Лизл.
Она повернула голову туда, где солнце обошло Остров Танцующих, и золотистый поток упал как раз на двух гигантов. Отсюда они казались слитыми воедино в лучах солнца; Танцующие — там, а Лизл с Джеймсом — здесь; будто каким-то сверхъестественным образом Танцующие вновь ожили для своей любви.
— Они будто дают нам благословение, Джеймс.
— Да, думаю, что так. Но в этот раз не будет ревнивого мужа, готового снести мне голову с плеч, слава Богу.
Она повернулась к нему, и ее глаза потемнели от воспоминаний.
— Ты прав: мужа нет, но а что насчет ревнивых тетушек? Ей известно, что я возвращаюсь?
— Да.
— А Энид — она тоже знает?
— Да.
— И как это восприняла твоя тетушка?
Джеймс повернул голову на секунду:
— Ты что — боишься?
— Чуточку.
Он улыбнулся, обнадеживающе сжав ее руку.
— Нет причины бояться.
Лизл искренне желала, чтобы с сокращающимся расстоянием к ней пришло мужество. О, никогда в жизни ей не забыть радостного лица Хэрриет Ловелл в то утро, когда она оставляла Ханахин.
Она опустила стекло и вдохнула морской воздух, спросив между прочим:
— А ты когда-нибудь задавался вопросом, Джеймс, отчего я так рано прервала свой отпуск?
Джеймс молчал. Вместо ответа он припарковал машину у обочины и мрачно поглядел на нее:
— Да, я много об этом раздумывал. Одно время я думал, что тебе надоел Ханахин — и я — и ты хочешь вернуться к своей актерской работе. Я ошибался?
Лизл кивнула.