Я смотрю на Бузю, и вновь все становится, как в «Песни песней», как когда-то, много лет тому назад.
5
– Бузя, тебя можно поздравить?
Она не слышит. Почему же она опустила глаза? Почему покраснели ее щечки? Нет. Я должен ее поздравить.
– Поздравляю тебя, Бузя!
– Спасибо.
И больше ничего. Спросить ее невозможно. Поговорить с нею негде. Не дает отец. Не дает мать. Не дают родственники, вся родня, соседи, которые пришли повидаться со мной. Один уходит, другой приходит. Все стоят вокруг меня. Все оглядывают меня, как медведя, как странного пришельца из другого мира. Все хотят меня видеть и слышать – как я поживаю и что поделываю, – столько лет не видались!
– Расскажи же нам что-нибудь новенькое. Что видал, что слыхал?
И я рассказываю им новости, которые я видел и слышал, и смотрю в это время на Бузю. Я ищу ее глаза и встречаюсь с ее глазами. С ее большими, глубокими, озабоченными, прекрасными голубыми глазами из «Песни песней». Но ее глаза немы, как ее губы, как она сама. Ничего не говорят мне ее глаза. Решительно ничего. И мне приходит на ум, как в былые годы, «Песнь песней», строфа за строфой: «Сад запертый – сестра моя – невеста. Сад запертый, источник запечатанный».
6
И буря разрастается у меня в груди, и огонь пылает в моем сердце, гнев – не против других, а против самого себя. На себя негодую и на те мечты, глупые, детские, золотые мечты, ради которых я покинул отцовский дом. Ради них я забыл о Бузе. Ради них я пожертвовал частью своей жизни, проиграл свое счастье, проиграл, проиграл навеки!
Проиграл? Нет. Не может быть! Не может быть! Ведь вот я приехал. Приехал вовремя… Только бы мне остаться с Бузей наедине. Только бы сказать ей два-три слова. Но где мне сказать Бузе эти два-три слова, когда кругом столько людей? И окружают меня со всех сторон. Все оглядывают меня, как медведя, как пришельца из другого мира. Все хотят меня видеть и слышать, как я поживаю и что я поделываю, – столько лет не видались!
Внимательнее всех слушает меня отец. Он сидит над старым фолиантом, как всегда, морщит свой широкий лоб, как всегда, и смотрит на меня поверх своих серебряных очков, гладит серебряные волосы своей серебряной бороды. Но мне кажется, что он смотрит на меня не так, как всегда. Нет, это не тот взгляд, не тот. Я чувствую это. Он оскорблен. Я восстал против его заветов, не захотел идти по его стопам, пошел своей дорогой.
Мать также стоит возле меня, бросила кухню, предпраздничные хлопоты и слушает меня со слезами на глазах. Кончиком передника она украдкой вытирает слезы, хотя лицо ее улыбается; и она слушает, как я рассказываю, и она смотрит на меня и глотает, глотает каждое мое слово.