– Не пойти ли нам погулять? Так долго дома не был. Хотелось бы поглядеть на наш двор, посмотреть город…
9
Но что это с Бузей? Лицо ее вспыхнуло, оно горит огнем. Как солнечный шар перед самым закатом, так покраснела она. Она кидает взгляд на отца. Видимо, она хочет знать, что скажет отец? А отец смотрит на мать поверх своих серебряных очков. Он Поглаживает серебряные нити своей серебряной бороды и говорит просто так, не обращаясь ни к кому:
– Солнце садится. Пора уже одеваться, скоро и в синагогу идти. Свечи пора зажигать. Как ты полагаешь? Нет, сегодня, видно, мне не промолвить с Бузей и слова.
Мы идем одеваться. От матери уже пахнет праздником. Она надела свое праздничное шелковое платье. Ее белые руки блестят: ни у кого нет таких белых красивых рук, как у моей матери. Вот скоро она будет зажигать свечи. Своими белыми руками она закроет глаза и будет плакать втихомолку, как когда-то. Последний луч заходящего солнца будет играть на ее красивых, благородных, белых руках. Ни у кого нет таких красивых, благородных, белых рук, как у моей матери.
Но что это с Бузей? Лицо ее погасло, как солнце перед закатом, как уходящий день. Красива она, однако, и прелестна, как никогда. И глубоко печальны ее прекрасные голубые глаза из «Песни песней». И задумчивы ее глаза.
О чем думает теперь Бузя? О милом госте, которого она так долго ждала и который примчался так неожиданно после долгой отлучки в родной дом? Или о своей матери, которая вторично вышла замуж и уехала куда-то далеко и забыла, что у нее есть дочь, которую зовут Бузей? Или о своем женихе думает Бузя, которого отец и мать, конечно, навязали ей против ее воли? Или о свадьбе, которая должна состояться через неделю после швуэса, с человеком, которого она не знает и не ведает, кто он и что он… А может быть, наоборот, может быть я ошибаюсь? Может, она ведет счет дням – от пасхи до швуэса, потому что это ее избранник, потому что он ей мил, он ей дорог? Он поведет ее под венец, и ему подарит она свое сердце и любовь. А мне? Мне она, увы, всего только сестра. Была сестра и осталась сестрой… И мне кажется, она смотрит на меня с состраданием и с досадой и говорит мне, как говорила когда-то, словами «Песни песней»: «О, если бы ты был брат мой! Ах, почему ты не брат мне?!» Что мне ей ответить на это? Я уж знаю, что я ей отвечу. Только бы удалось сказать ей несколько слов. Несколько слов.
Нет. Сегодня мне с Бузей не промолвить ни единого слова, ни полслова. Вот она встает, идет тихими, легкими шагами к шкафу, приносит матери свечи в серебряных подсвечниках. Старые, знакомые высокие серебряные подсвечники. Мы с ними хорошо знакомы и в дружбе сыздавна. Эти серебряные подсвечники занимали когда-то почетное место в моих золотых мечтаниях о заколдованной царевне в хрустальном дворце. Эти золотые мечтания и эти серебряные подсвечники со свечами, и красивые, белые, благородные руки матери, и прекрасные голубые глаза Бузи из «Песни песней», и последние золотые лучи заходящего солнца – разве все это не переплелось крепко-накрепко, не связалось в нечто единое?…