– Ну, идё-о-о-мте, Игорь Васильевич! – услышала Мальцева тихое, умоляющее, удаляясь с Паниным.
– А ведь она его на себе женит! – сказала она Семёну Ильичу.
– Ой, да ладно. Кто отказывается переспать, особенно когда оно само упорно напрашивается? Трахнет, поплачется пьяными слезами про бывшую и… – Панин внезапно замолчал.
– Ага. И женится. Это ведь так происходит, Семён Ильич? «Оно само напрашивается». Трахаешь. Плачешься пьяными слезами на бывшую, а потом – бац! – трое детей, плюс ты – дедушка. Романтика! – хохотнула Татьяна Георгиевна.
– Стерва ты, Мальцева! – привычно-спокойно ответил Панин.
– Нет, мне теперь даже интересно. Через полгода мы услышим звенящий над отделением урологии звон свадебных колоколов. Молодая будет в белом платье и беременная. Спорим?
– Танька, нельзя быть такой циничной!
– Я не циничная, Панин. Я – опытная. Ладно, идём уже к твоим министерским. Только ненадолго. Я устала.
– Тогда ну их, министерских, поехали отсюда. И я не хочу сегодня больше никаких разговоров, никаких размышлений ни о чьих судьбах. Я хочу быть сегодня только и только с тобой.
– Ладно. Поиграем в эти игры, – согласно кивнула Мальцева.
Действительно, для чего ещё придуманы игры? Для того, чтобы отвлечься от реальности. Чтобы о реальности забыть. Чтобы не думать об отсутствии любви и неизбежности смерти. Первая случается куда реже второй и поголовно подменена «отношениями». Вторая – ужасна и непривлекательна, особенно если её бояться. А как же её не бояться, если гарантированно неизбежной смертью (через болезни и жизнь, полную лишений и несправедливости) ещё и постоянно пугают болезненно внушаемых прямоходящих, которых уже и людьми-то перестали считать, переименовав в «группу обследования», «целевую аудиторию», «потребителей» и ещё чёрт знает во что.
– Панин, ты чего так долго?! – несколько ехидно протянула Мальцева, облокотившись на локоть, а затем и откинувшись на белоснежную подушку гостиничного люкса.
Дверь в ванную комнату была приоткрыта.
– По капле выдавливаешь из себя раба?
– Дура ты, Танька! – испуганно отозвался Семён Ильич.
Татьяна Георгиевна встала, натянула на себя белоснежный «общепароходский» махровый халат, прошла к широченному подоконнику, раскрыла окно и закурила.
– Закрой окно, простудишься! – строго сказал Панин, вышедший из ванной в таком же халате.
– Плесни-ка мне, – лениво и довольно отозвалась Мальцева, никак не отреагировав на его заботливое замечание. – Курить запрещено. Надо уважать порядки.
Панин налил виски в стакан и подал Мальцевой.
– И не надо ехидничать! У меня всё в норме. Я проверился! – чуть обиженно сказал Семён Ильич. – Всё в норме! – повторил он.