Он ещё некоторое время сопротивлялся, потом отвел взгляд в сторону, и по виску сползла капелька пота. Дрогнули пальцы правой руки, сильно смяв шапку.
— Антон. Мне не любы две вещи, когда лгут и пьют без меры. — И задумался, рассматривая стоящего передо мной, крестьянского парня.
— Вот он, — Указал на смотрящего, на нас, Клима, — давеча чуть не был бит, когда стал переписывать всех, кто живет у нас.
— Клим. Глянь, там есть такое прозвище среди наших?
— Нет.
— Слышишь, Антон — нету.
— Значиться не возьмешь? — Спросил он, глухим голосом.
— Чужих, не возьму, а своих возьму.
Он криво ухмыльнулся и посмотрел на меня, — Надобно в кабалу иттить, чтоб своим стать?
— На хер идти надо. Вот пришел ты, взял я тебя, обучил, потратил время и деньги, а ты соберешься да и продашься боярину какому. Погрузишь свое барахлишко на телегу и уедешь, куда ни-будь. Кто у меня замес-то тебя, здесь работать будет?
— Так я и молвлю…
Я выставил перед собой ладонь, останавливая его, — Погодь. Ты всех знаешь?
— Кого? — Он посмотрел на меня с самым простодушным видом.
— Знаешь, знаешь. Собери мне всех. Хочу с вами, чужаками, отдельно поговорить.
— А где ж я их найду?
— Там же, где тебя нашел, на дворе. Давай на задах, за баней деда Филимона, через ополчаса.
Он посмотрел на меня так, словно чего-то не понял.
— У тебя корова в семье есть?
Он кивнул,
Ополчаса — столько мамка её доит. Понял?
— Да.
— Иди, буду ждать.
Проводил взглядом уходящего Антона и, когда за ним закрылась дверь, повернулся к сидящему рядом со мной Климу, — точно такого прозвища у наших нет?
Он на миг задумался, поджал губу и приподнял плечи, — А я уже и не припомню. Страху тогда натерпелся, когда бабы и мужики глотки драть стали, а самые ретивые за дубье схватились.
— Сходи записи возьми, они у меня в избе, на верхней полке лежат. А я пока разгоню половину, спрошу — кто грамотный и считать умеет. Думаю, половина точно уйдет. Оставшиеся пускай напишут чего ни-будь и задачку решат.
Клим встал, и мы пошли, на выходе придержал за плечо, — Ежели увидишь там мальчонку белобрысого и Мишку нашего, не удивляйся.
Он оглянулся и коротко кивнув, шагнул в сени.
Площадь встретила меня почти тишиной, легкий гул стих при моем появлении. С крыльца оглядел собравшихся и оставшихся. — Люди, седня буду молвить с теми, кто могет читать и писать. Кто не умеет, завтра приходи.
— А завтрева, молвишь, что не надобно? — Спросил кто-то в полный голос.
— А ты кто?
Из задних рядов, раздвинув мужиков плечом, протиснулся кряжистый парень. Не доходя пару шагов до крыльца, остановился, снял с головы шапку и поклонился, — Федор я, сын Митрофана.