— Я не это имела в виду. Я не могу бросить тебя…
— Я уже начинаю жалеть, что не остался дома, в Квинсленде.
— Не говори так, — обиделась Серена.
— Тогда не нянькайся со мной. Ты же знаешь, я этого терпеть не могу. К тому же ты обещала не допекать меня заботливостью.
«Не нянькайся со мной»… Ох, как хорошо она заучила это его выражение! Оно возникло как шутка полгода назад, когда Райан лежал в больнице и был беспомощный, словно ребенок. Он говорил ей, что медсестры «нянькались» с ним, то есть мыли его, кормили, гнулись под тяжестью его тела, когда он, отшвырнув судно, заявлял, что пойдет в туалет на своих двоих… Серена глубоко сочувствовала ему, понимая, что для него это было унизительно.
— Ладно, — согласилась она. — Пожалуй, я съезжу в Кейндейл. В конце концов, прошло десять лет. Может, меня ожидает приятный сюрприз. Вдруг я увижу чистый опрятный уголок с клумбами роз у каждой двери.
— Вот именно. Может, там уже давно национальный парк. Деревьев насажали, медведей-коала завезли, вдоль дороги шашлычных понаоткрывали.
— Ты забываешь, — сухо проговорил Серена. — В Англии коала не водятся. И, насколько я помню, в Кейндейле встречались лишь чахлые низкорослые деревья, иссушенные заводским дымом. Что касается шашлычных, летом, может быть, их здесь и открывают, но в январе-то уж точно ни одной не найдешь.
— Если вдруг все-таки попадется, купи для меня стейк, — невнятно пробормотал Райан, засыпая. — Я бы с удовольствием отведал сочный стейк…
Серена знала, что Райан принял сильное болеутоляющее средство. Он задышал глубже, рука, лежавшая на лице, отяжелела. Девушка на цыпочках вышла из номера и, осторожно закрыв дверь, прислонилась к ней спиной, глядя в потолок. Райану становилось хуже. Приступы головной боли участились. Серена чувствовала себя беспомощной…
Она выехала из Райвлина во второй половине хмурого январского дня. Смеркалось. Скоро совсем стемнеет. Серена гнала машину, насколько позволяла дорога. Ей не хотелось гулять по Кейндейлу в кромешной темноте. Девушка поежилась, чувствуя, как затылок покрылся гусиной кожей уже от одной мысли о Кейндейле, а через десять минут, когда она свернула с центральной дороги и въехала в долину, и во рту пересохло. Она вспомнила, как десять лет назад дала себе клятву никогда не возвращаться в Кейндейл.
Едва Серена пересекла границу долины, дорога резко нырнула вниз, и с того момента девушка катилась в своем автомобиле только по наклонной, время от времени проезжая по маленьким изогнутым мостикам из прочного бетона. В сгущающихся сумерках для нее это было довольно рискованное путешествие. Проезжая мимо завода, она заметила — хотя и старалась не смотреть в его сторону, — что все двери и окна цехов заперты, дым в воздухе не висит. Завод возвышался темной безжизненной громадой. Серена не сразу сообразила, что производство приостановлено в знак уважения к памяти ее отца. Губы девушки тронула мрачная усмешка. Если бы Макс Кордер мог каким-то образом узнать, что завод не работал один день, он наверняка урезал бы рабочим зарплату.