– Возможно… – доктор Клагфартен позволяет слову повиснуть в воздухе – есть у него такая склонность. – Возможно, именно дрозд является истинным объектом вашего сочувствия. В конце концов, он ведь не может покинуть комнату – в отличие от вас.
– Возможно. – Я не даю слову повиснуть в воздухе. Я даю ему рухнуть, врезаться в пол между нами, подобно быку на корриде – содрогающееся месиво мышц и пыли на жесткой и смертоносной земле.
Доктор Клагфартен пробует зайти с другого боку:
– Я бы хотел снова встретиться с вами сегодня вечером, по другому вопросу – если припоминаете, я вчера об этом говорил? – Как типично для него это «припоминаете».
– Да-да, конечно. – Я поднимаюсь на ноги. Во время наших сеансов я сижу напротив доктора Клагфартена в низком кресле родом откуда-то из пятидесятых – деревянные подлокотники, подушка, пристегнутая к раме резиновыми ремнями.
Доктор Клагфартен устроился чуть в стороне, за белым деревянным столиком, выполняющим функцию рабочего стола. Он худой, почти лысый человек с выразительным, чувствительным лицом. Для психиатра средних лет у него неуютно чувственные губы. Он постоянно кривит их в гримасе напряженной, эмоциональной задумчивости. Вот и сейчас он делает то же самое. Кривит губы и бросает, поднимаясь из-за стола:
– Ну, тогда увидимся сегодня в три.
Я немного сутулюсь и уже на пути к двери полуоборачиваюсь и утвердительно бормочу:
– Угу.
Чего надо доктору Клагфартену в этом его устланном коврами анклаве? Его кабинет – самый что ни на есть анклав, весь в коврах. Современная комната, стены цвета сливок, толща ковров. Толща, которая после его унылых монологов угрожает поползти вверх по стенам, изолируя, оглушая. Чего ему от меня надо? Чтобы я скользнул рукой за плотный лацкан его строгого покроя пиджака? Нежно коснулся его рубашки, расстегнул ее, согнулся, скользнул губами и языком, ища его вдавленный, потный сосок? Этого хочет доктор Клагфартен?
Сегодня утром я проснулся от бубнившего в ухо радио. Когда я один – а сейчас такое случается все чаще, – я всегда ложусь со включенным приемником, чтобы «Зарубежное вещание ВВС» вплеталось в мои сны. Тогда мне снится бунт одетых в тюрбаны клагфартенов, кидающихся камнями в израильских солдат в секторе Газа. Когда я пришел в себя, по радио давал интервью какой-то политик. «Нам необходимо определить сроки в долгосрочной перспективе», – говорил он. И еще: «Я думаю, что мне надо будет сесть и подумать об этом». Эти радиопередачи делают что-то с людьми, заставляют их повторяться. Как будто посреди фразы они забывают, кто они такие, и пытаются вспомнить, и спрашивают сами себя: «Кто я? Да кто же я такой?» И единственный ответ, который они находят – что они те, кто только что произнес: «на самом деле», или «срок», или «курс», или «без разницы», и поэтому им нужно повторить это снова. Необходимо повторить снова.
