Старый бог

Синьор Аврелио, сгорбленный старичок в полотняном костюме, слишком просторном при его худощавой фигуре, с раскрытым зонтиком и поношенной соломенной шляпой в руках, ежедневно отправлялся отдохнуть в особое, им самим облюбованное место — такое, что никому и в голову не придет.

Думая об этом месте, он заранее, с истинным наслаждением, потирал свои маленькие нервные ручки.

Кто отправляется в горы, кто едет к морю, кого соблазняет деревня, а он вот ходит по римским церквам. И в самом деле. Разве в церкви не прохладней, чем в лесу? Разве здесь не найдешь покоя? В лесу — деревья, а здесь — колонны, там отдыхают под сенью листвы, здесь — под сенью господа бога.

— Что ж поделаешь? Нужно терпеть.

И у него в свое время было прекрасное поместье неподалеку от Перуджи. Среди густых кипарисовых рощ, в мягкой голубизне сумрака, под купами плакучих ив, протянувших к воде свои гибкие синеватые ветви, стояла великолепная вилла Ветти, в которой были собраны ценнейшие произведения искусства — украшение дома и предмет всеобщей зависти.

А теперь для отдыха у него оставались только церкви.

— Что ж поделаешь? Нужно терпеть.

Вот уже много лет, как он перебрался в Рим, но до сих пор не успел посетить даже самые известные из церквей. В этом году он посетит их, вместо того чтобы ехать на дачу.

На своем жизненном пути синьор Аврелио растерял надежды, иллюзии, богатство и немало других столь же прекрасных вещей. У него оставалась лишь вера в бога, озарявшая, подобно фонарю, тревожный мрак его жизни. Согбенный годами, всеми силами оберегал он горевший в этом фонарике огонь от холодного дыхания последних разочарований.

Сбившись с пути посреди житейской сутолоки, он блуждал в одиночестве, и никому не было до него дела.

— Неважно, господь меня видит! — утешал он себя.

И настолько был убежден в этом синьор Аврелио, столь горячо уверовал он, что господь видит свет его фонарика, что даже мысль о близком конце не пугала, а утешала его.

Накаленные палящими лучами солнца улицы были почти пусты. И все же непременно подвертывался какой-нибудь озорной мальчишка или извозчик на стоянке, которые, видя, как он идет с непокрытой головой, сверкая лысиной, как подрагивают на ходу его козлиная бородка и серая накидка от комаров, спадавшая на затылок, отпускали на его счет какую-нибудь шутку: «Глянь-ка, у старика две бороды — одна спереди, другая сзади».

Но синьор Аврелио не любил носить летом шляпу. Он сам улыбался шутке и невольно ускорял шажки, чтобы лишить этих бездельников соблазна продолжать насмешки.

— Что ж поделаешь? Нужно терпеть.