— Баринъ! Вставайте! Семь часовъ… — стучалась въ полуотворенную дверь кабинета горничная и будила спавшаго тамъ дачника.
— М-м-мъ… — послышалось въ кабинетѣ.
Произошла пауза, горничная мела полъ въ столовой и умышленно стучала счеткой и громко передвигала стулья. Минутъ черезъ пять она снова подошла къ двери кабинета и заговорила:
— Баринъ! А баринъ! На службу пора. Скоро семь часовъ.
Изъ кабинета послышалось:
— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Покажи… Показывай…
— Что вамъ показать? — улыбнулась горничная. — Вотъ тоже странные-то… Какъ заспались! Вставайте.
— А во сколько комнатъ? — раздалось изъ кабинета.
— Ахъ, какъ заспались-то! Это просто удивительно. Неизвѣстно, что говоритъ. Вставайте, баринъ!
— Покажи, покажи… У тебя съ дровами?
— Ну, вотъ, еще того лучше! Баринъ, да вѣдь вы опоздаете службу и потомъ сами будете сердиться, — проговорила горничная. — Вставайте!
— М-м-мъ… Хорошо, хорошо… Встаю.
Горничная опять отошла отъ двери кабинета и начала прибирать комнаты. Въ кабинетѣ было попрежнему тихо.
Изъ спальной выплыла барыня. Она была съ заспанными глазами, съ папильотками на лбу, въ юбкѣ и кофтѣ.
— Самоваръ подала? — спросила она горничную.
— Сейчасъ подамъ-съ. Кипитъ и слегка крышкой прикрыть, — засуетилась горничная, бросая щетку и тряпку.
— Баринъ встаетъ? — задала вопросъ барыня.
— Три раза будила. Говорятъ: «хорошо, хорошо», а сами не встаютъ.
— Боже мой! Вѣдь онъ хотѣлъ сегодня до службы съѣздить на Пески и квартиру Ломатовыхъ посмотрѣть, а въ двѣнадцать часовъ у него докладъ, — воскликнула барыня и бросилась въ кабинетъ. — Максимъ Семенычъ! Что-же ты до сихъ поръ дрыхнешь!
— Сейчасъ, сейчасъ… Ты говоришь, что швейцару надо отдѣльно платить?
— Вставай. Какой тутъ швейцаръ!
— Постой… Погоди… Вѣдь въ четвертомъ этажѣ?
— Экъ, тебя! Вставай-же, Максимъ Семенычъ!
Жена схватила его за руку и стала трясти.
— Постой… Дай кухню посмотрѣть… — бормоталъ онъ.
— Боже милостивый! Можно-же такъ заспаться! А все винтъ, проклятый винтъ! Зачѣмъ вчера до бѣлаго свѣта просидѣлъ у Колотушкина? Вставай!
Супругъ поднялся, спустилъ ноги съ дивана, смотрѣлъ на жену посоловѣлыми отъ сна глазами и бормоталъ:
— Кухня только мала. Кухаркѣ отгородиться будетъ негдѣ.
— Вставай, вставай! Какая тутъ кухня! Очнись. Одѣвайся. Кухня какая-то…
— А въ этомъ домѣ.
— Въ какомъ домѣ? Вотъ тоже…
— А въ угловомъ.
— Да ты прежде очнись. Вотъ мокрое полотенце… Протри глаза.
Жена шлепнула ему въ лицо намоченнымъ въ водѣ полотенцемъ.
— Шестьдесятъ рублей съ дровами… — продолжалъ онъ бормотать.
— Фу ты, пропасть! Утирайся, утирайся полотенцемъ-то. И много водки на ночь пьешь. Это тоже нехорошо.
