Сквозь стекающий темной луны сердоликовый свет,
Сквозь качающий тучи и вечно кружащийся ветер,
Я, пожалуй, вернусь через сто, через тысячу лет
Королевой, монашкой, посланницей дальней планеты.
На ладошку пылинкой вселенской с небес упаду,
И качнутся коварных теней рыболовные сети…
Как в покои дворцовые в узкую келью войду,
Я забуду про боль и страданья рожденья и смерти.
Татьяна Воронина
Старая больница обнимала крыльями корпусов заброшенный парк, не дотягивалась пустыми шпилями до низкого серого неба. Когда-то над ней возносились позолоченные кресты, ныне замененные латунными струнами. Стайка студентов, яркая, как снегири на снегу, возбужденная и белозубо хохочущая, шла к крайнему левому зданию, стоящему на отшибе. Сбитые ступени привели в вестибюль с необычайно высокими сводами потолков. На стенах кое-где сохранилась лепнина, однако вся поверхность была закрашена серой краской.
— Эй! Хозяин! — крикнул Артем Иноземцев, сложив ладони рупором. — Прибыло свежее мясо!
Дружный хохот был ему ответом. Дураки! Тогда они смеялись, только палец покажи. Сейчас-то Татьяна прекрасно понимала, что смех и кажущийся цинизм фразы был призван скрыть общую нервозность, подбодрить желторотых первокурсников, пришедших на первую экскурсию в анатомический театр при одной из старейших городских больниц.
На шум вышел высокий черноволосый парень. Его длинные, как у обезьяны, руки едва не доставали до колен. Он, прищурившись, посмотрел на практикантов, махнул ладонью на неприметную дверь.
— Там переодевайтесь. Затем прямо по коридору в белую дверь. В предбаннике подождёте.
Толкаясь и встревожено щебеча, словно стайка воробьев, они разделись в маленькой комнатке, покидали куртки и пальто на покоцанную банкетку, надели новенькие белые халаты, одинаковые голубые бахилы и — некоторые — даже шапочки. С шутками-прибаутками добрались до «предбанника», где замолчали, бледнея от волнения и запахов, едко щекочущих ноздри. Запахов формалина и дезинфекции. Плиточных полов и облезлых каталок. Клеенки. Холода. Смерти.
Дверь распахнулась. Давешний обезьян, сдвинув шапочку на затылок, оглядел враз притихшую компанию и усмехнулся.
— Мясо, говорите? — в его устах это прозвучало жутко. — Сразу предупреждаю. Некоторым становится плохо. Таких более стойкие товарищи выводят под белы рученьки в коридор и сажают на диванчик у окна. Окно можно открыть. Ну, пошли, что ли?
Они оказались в длинном серо-зеленом коридоре. «Так вот он какой — тот самый тоннель!» — подумалось Татьяне. Только вместо света в его конце, закрыла почти всю торцевую стену крашеная черная дверь.
