Столичные наладчики из Энергоугля, что просидели полтора месяца на пуске после монтажа, уехали во вторник, закрыв последнюю процентовку. Перед отъездом напоследок дернули ковш: тягой – от себя-на себя, подъемом – вверх-вниз, после поворот – влево-вправо, ну и шагнули пару раз, как водится.
– Ну, чего, нормально, Петро? – спросил на прощанье их старший.
– Ну, – ответил он и сел за рычаги сам.
Наладчики уехали не совсем, а переехали неподалеку, на Нижний Ковдорский разрез, сорвать халяву на экэгушках – малых карьерных экскаваторах «ЭКГ-4,6», которыми буквально напичкан был карьер. Там, на Нижнем, вовсю шла добыча, и двадцатисемитонные «БелАЗы», пыхтя и воняя черно-синим дымом, с утра до вечера ползли бесконечной спиральной лентой оттуда, с самого дна распахнутого чрева преисподней, а в миру – железорудного карьера. Стоял октябрь, и потому ночь ото дня здесь, в заполярной широте, сильно не отличалась, и, не будь будильника, определиться в местной жизни новому человеку можно было лишь при помощи интуиции да по усиленным сигналам мочевого пузыря. Как раз они, все трое, и были здесь людьми новыми, выписанными руководством Верхнего Ковдорского разреза из разных мест развалившегося к тому времени Союза. Ко дню отъезда наладчиков они уже неплохо знали друг друга, составленные начальством в единый экипаж на шагающий экскаватор «ЭШ-20/100», собранный здесь же, на месте, уралмашевскими монтажниками.
Бригадиром, или, по-горняцки – бугром, приказом назначили Петро Гнисюка – хохла, крепкого, средних лет семейного мужика, опытного машиниста экскаватора, прибывшего с пожитками, тещей, женой и четырьмя сыновьями-подростками из ставшего теперь забугорьем эстонского городка Силламяэ, со сланцевого разреза.
– Лучше тут впотьмах спотыкаться, чем там терпеть от Геббельсов ихних, – сообщил он Аверьяну, новому помощнику, второй руке. – Если б не уехал я оттуда, точно умника этого в отвал бы зарыл, Иху Блюмквиста. Он поначалу у меня тоже во вторых руках ходил, как ты, в помощниках, послушный был, как пудель какой, улыбался постоянно, а сам щуплый такой и на все: «спасиппо» да «пошшалуста». А потом, когда отделились они совсем, просто зверем стал, никогда бы не подумал – первым митинг против русских созвал и в начальство через это пролез, через ненависть, в замдиректора по производству. Вот оттуда гнобить меня и начал, ну, что в помощниках у меня бегал, за это. И еще что не их я, не эстонской нации. – Бугор сплюнул на землю семечковую шелуху и продолжил: – А сам, между прочим, не настоящий эстонец, а тоже финн, ну или там норвеженец какой-то. В общем, не чистый. Ну, я это на митинге-то и выдал. Так они меня чуть за решетку не закатали, за разжигание… А что сами делают, с русскими-то, ну и с прочими – это ничего-о-о, это у них норма-а-ально. – Он снова сплюнул, но уже не шелухой, а так просто, от ненависти к собственному повествованию, и сказал: – Хочешь, к примеру, анекдот про них расскажу?
