Принц на белом коне снился Галке с неполных шести лет.
Началось все с книжки. Называлась она "Сказки", и на обложке у нее вверху были нарисованы яблоневые ветви с красными и желтыми яблоками, а внизу переплеталась трава и росли грибы; слева, кажется, были мухоморы, а справа — боровики.
Тот июль вообще намертво отпечатался в Галкиной памяти.
Он был солнечным и насквозь синим. Детали, удивительные для разума пятилетнего ребенка, всплывали в нем вдруг и вставали на предназначенные для них места. Галка помнила, как качалась во дворе на низких, скрипучих качелях. Дома расходились, солнце било в глаза. Качели шли вперед и вверх, и тонкие Галкины ножки в белых с голубой полоской носочках взлетали к слепяще-желтому небу. Словно птицы-чайки. Сандалики, соскочившие с ног в траву, будто усики вытягивали красные ремешки. Соседский мальчик, большеголовый, коротко стриженный, вроде бы из второго подъезда, закусив губу, наблюдал за Галкой из песочницы, щурился, ладонью в песке прорывал какие-то ходы. Наконец прокричал: "Девочка, ты, когда накачаешься, ты скажи!"…
Потом она разбила коленку, и кожа на ней еще долгое-долгое время была твердой, шершавой и чесалась. Ей даже сделали ужасно неудобную противочесательную повязку.
Потом была прихожая. В прихожей на крючках висел велосипед дяди Коли. Поблескивали спицы и цепь. Сам дядя Коля стучал на кухне кастрюлями и тарелками. Он был брат мамы и турист. Мама говорила, что он женился на своем велосипеде. И — заодно — на рюкзаке. А Галка стояла в углу, темном из-за распахнутой до упора двери в гостиную, сцарапывала с мелких обойных цветиков белесые лепестки и ревела в голос.
За что ее тогда наказали — выветрилось напрочь. Во всяком случае, за дело. Но это же было обиднее всего. И когда в замке весело заплясал ключ, она в десятый, наверное, раз, глотая слезы, тянула: "Уй-ду-ууу от ва-ас!". Возникший будто бы из ниоткуда папа Галку, конечно, спас, из темницы вызволил и, осушая мокрые щечки ладонью, поинтересовался, хочет ли она в отпуск. Галка, всхлипывая, утвердительно тряхнула косичками. "Тогда, — щекотно зашептал в ухо папа, — поедем в деревню. Я тут выгрыз у начальника две недели…".
Разумеется, маленькой радостной ракетой умчавшись в родительскую спальню, Галка под прерывистый стрекот швейной машинки сообщила маме свою версию. Версия получилась кровожадная и этим вошла в семейные анналы. Господи, не дай соврать, звучала она, кажется, так: "Папа загрыз начальника, мы срочно уезжаем к дедушке!".
Думайте что хотите. Папа-убийца, дочка-сообщница…
